Меню
Главная
Форумы
Новые сообщения
Что нового?
Новые сообщения
Последняя активность
Пользователи
Текущие посетители
Вход
Регистрация
Что нового?
Новые сообщения
Меню
Вход
Регистрация
Приложение
Установить
Главная
Форумы
Секс форум
Эротика Форумчан
Эротические рассказы
Четыре дня страданий
JavaScript отключён. Чтобы полноценно использовать наш сайт, включите JavaScript в своём браузере.
Вы используете устаревший браузер. Этот и другие сайты могут отображаться в нём некорректно.
Вам необходимо обновить браузер или попробовать использовать
другой
.
Ответить в теме
Сообщение
<blockquote data-quote="DeMonica" data-source="post: 876069" data-attributes="member: 10989"><p>Продолжение!</p><p></p><p>Глава третья. Легенда о призраке Хелен</p><p></p><p>Монахиня, решив, что клятва, данная под принуждением недействительна, рассказала, что ее ограбили лесные разбойники, не вдаваясь при этом в детали. «Устрою охоту и переловлю всех! – подумал сэр Мартин, – вешать разбойников почти так же приятно, как отстреливать оленей! Только бы сплавить Катрину с глаз долой!»</p><p>«Микстура этого нехристя спасла меня от простуды, – подумала матушка Изольда. – Жаль, что разбойники всю ее допили, и ничего не осталось для профилактики! Остается надеяться только на Господа!»</p><p>Сэр Мартин по просьбе монахини, желавшей в целости довести новенькую в монастырь, выделил несколько солдат для охраны обоза, и дорога через лес на этот раз прошла без приключений.</p><p>«Сэр Мартин скупердяй! – думала мать Изольда, глядя на хорошенькую девушку, всю усыпанную веснушками. – Сколько я не торговалась, денег дал мало! Говорит, что и так его хлебный дар монастырю щедр! Ну, ничего, с помощью этой рыжей девчонки я пополню монастырскую казну!»</p><p>Первым обитателем монастыря, увидевшим новую монашку, был черный ворон.</p><p>– Кар-р! – закричал он на знакомую повозку, и сделал над ней круг. – Кур-р! Кар!</p><p>– Ну вот, – матушка истово перекрестилась, – раскаркался тут!</p><p>– Что случилось? – не поняла Катрина.</p><p>– Этот черный крылатый гад, – матушка Изольда погрозила птице кулаком, – живет у нас в монастыре и таскает все, что плохо лежит. Давно его надо было бы истребить, но он поселился под крышей девичьей башни, куда ни я, ни мои монашки стараются не подниматься!</p><p>Над крышей башни поворачивался из стороны в сторону старый флюгер, изображавший ангела, возвещающего о страшном суде.</p><p>– А что, в башне живет привидение? – поинтересовалась Катрина.</p><p>– Живет! Вот уже сто лет! В свое время наша обитель уцелела лишь потому, что матушка-настоятельница и обитательницы монастыря, в большинстве своем молодые, здоровые и привлекательные, с энтузиазмом поддерживали самые смелые начинания матушки, приносящие обители доход. Чиновники, богатые сеньоры и купцы не отказывали себе в удовольствии навещать монашек. Катрина, сразу скажу, что поведение моей предшественницы ни я, ни наши сестры, не считаем развратом, потому что иной жизни и сами не знали, и представить себе не можем! Если вспомнить прошлые времена, викинги осадили женский монастырь в соседнем графстве. Монахини прекрасно знали, что северные парни всегда мужчин убивают, женщин насилуют. Чтобы сберечь себя для Господа, монашки решили вызвать у викингов отвращение и отрезали себе верхнюю губу. Отвращение было столь сильным, что Викинги спалили весь монастырь, вместе с монахинями конечно.</p><p>А наш монастырь пережил и викингов и междоусобные смуты... Как говорится, не согрешишь, не покаешься, не покаешься, не спасешься! Христианское учение, как это выразилось в трудах отцов церкви, каноническом праве и нравоучительном богословии, смотрит на плотский грех в целом отрицательно. Знаменитое определение святого Иеронима гласит: "Проститутка есть женщина, которая отдается похоти многих мужчин". Знаменитые теологи и юристы – комментаторы этого места – вдавались преимущественно в анализ понятия "много мужчин", связывая с ним самые странные вопросы. Один полагал, что нужны по крайней мере 40 мужчин, чтобы увидеть наличие проституции. Другой требовал для этого 60 мужчин. А один даже соглашался лишь в том случае применять к женщине эпитет проститутки, если она отдалась не менее чем 23000 мужчин! Так что нам, грешницам, до разврата, преследуемого церковью, далеко! Так вот и жили монашки в грехе и покаянии, читали молитвы, и Господь был ими доволен. Вот только Хелен, молоденькая послушница, девственница, не участвовала в монастырских забавах, пока не попалась на глаза Сэру Томасу, заглянувшему в обитель с единственной целью: отобрать у монашек и земли, и сам монастырь.</p><p>«Какая куколка! – сэр Томас, хозяин окрестных земель, подкупивший судей, приехал описывать имущество. – Она стоит всех монастырских богатств!»</p><p>– У этого джентльмена хватило совести судиться с монастырем? – не поверила Катрина.</p><p>– Этот сэр Томас, мир его праху, с раннего детства отличался необузданным и порывистым нравом. Говорили, что отец его умер от наследственного безумия, и друзья, замечая буйные и таинственные мысли, отражающиеся в глазах своего товарища, и определенную силу его взгляда, утверждали, что ужасная болезнь течет и в жилах молодого Томаса, а монашки не ждали от его визита ничего хорошего. Матушка-настоятельница, услышав эти слова, тут же уговорила нотариуса, присутствовавшего в свите Томаса, написать бумагу. Обмен состоялся. Разумеется, у девушки никто не спрашивал согласия.</p><p>«Матушка, пощади! – плакала монашка. – Не отдавай меня сэру Томасу!»</p><p>Этот ангел в монашеском одеянии мог разжалобить даже камень, не то, что сердце настоятельницы, но под угрозой было само существование обители!</p><p>«Мы будем молиться о спасении твоей души!» – только и смогла сказать матушка-настоятельница.</p><p>Сэр Томас поволок девушку в келью под крышей девичьей башни. Потом, по рассказам слуг, каявшихся на исповеди в своих грехах, монашки узнали подробности расправы. Хелен отчаянно сопротивлялась, не желая уступать, а сэр Томас приказал слугам сорвать с нее одежду. В ход пошли ножи.</p><p>«Нет!» – монашка пыталась прикрыться остатками одежды и шептала молитвы.</p><p>«Люблю необъезженных кобылок! – ухмылялся Сэр Томас. – Впрочем, скоро ты сама будешь умолять меня сделать это! Слуги, растяните на ее полу! Для укрощения у меня есть великолепный хлыст!»</p><p>Напрасно девушка молила о милосердии! Сердце сэра Томаса не знало ни жалости, ни сострадания.</p><p>Верные слуги растянули ее на полу той самой башни, где живет сейчас вот это крылатый разбойник. Слуги были подстать господину: они обожали смотреть, как тот порет и насилует крестьянок и монашек.</p><p>«Ну-с, – сэр Томас последний раз взглянул на ее белое юное тело, еще не пробовавшее хлыста, – начнем!»</p><p>Крик несчастной послушницы не могли заглушить даже толстые монастырские стены. И сейчас монашки, заходя в башню, слышат противный, холодящий душу свист, и крики несчастной Хелен и хохот слуг!</p><p>Напрасно девушка вертелась, пытаясь увернуться горячих поцелуев хлыста: слуги, не раз участвующие в подобных забавах, держали ее крепко.</p><p>Сэр Томас решил сразу показать девушке, что отныне ее судьбы всецело в его руках. Закончив жестокую пытку, слуги отпустили ее. Но она по-прежнему не соглашалась уступить себя сэру Томасу.</p><p>«Умру, но на чердак не пойду», – подумала Катрина, представив на мгновение, что происходило в башне!</p><p>– Я сама, – матушка Изольда продолжила рассказ, – не раз слышала звук ударов и стоны несчастной Хелен, когда поднималась наверх по скрипучей деревянной винтовой лестнице! Ирен, покойная матушка-настоятельница иногда наказывала монашек, включая меня, тогда еще простую послушницу, не розгами, а ночными бдениями в этой башне! Это был такой ужас, что монашки уговаривали ее смилостивиться и выпороть самым жесточайшим образом, только не сажать в башню к привидению! Одна девушка за ночь поседела!</p><p>Так вот, невзирая на жестокую порку, девушка повторно отказалась. Тогда сэр Томас, поставив Хелен на колени, привязал руки девушки к крюку. Слуги потянули за веревку так, что она встала, и вытянулась в струнку, оставшись стоять на цыпочках, а он начал обрабатывать нежное тело. Жалящий хлыст особенно больно попадал по соскам красивых маленьких грудок. Так что, Катрина, наши старые стены помнят отчаянные крики невинной девушки, извивающейся под хлыстом сэра Томаса. Как говорили слуги, она так и не подчинилась, и им пришлось держать ее, пока хозяин сорвал цвет невинности с послушницы. С тех пор на полу, где Хелен лишилась невинности, темнеет пятно несмываемой крови.</p><p>Я, признаться, сама провела в качестве наказания ночь, и видела призрак, танцующий дикий танец боли, а руки у нее были привязаны веревкой к крюку, что до сих пор ржавеет в потолке. Я молилась, и призрак исчез, только веревка продолжала раскачиваться… – матушка-настоятельница осенила себя крестом, и поежилась от неприятных воспоминаний и продолжила печальный рассказ.</p><p>«Эту птичку я увожу с собой!» – Сэр Томас, довольный приключением, завернул Хелен в рогожу и посадил на повозку.</p><p>– И что же дальше? – Катрина смахнула набежавшую слезу.</p><p>– Через полтора года, когда и он, и его слуги вдоволь наглумились над ее телом, сэр Томас отпустил ее назад, но девушка повесилась на суку вот этого большого дуба, мимо которого мы сейчас проезжаем!</p><p>Катрина посмотрела на дерево. Дождь давно кончился, а ветер терзал, будто желая оторвать, все веточки старого дерева, не говоря уже о листьях... «Да их попробуй, оторви, это они на вид такие хрупкие и невесомые, – подумала Катрина, – а на самом деле сидят крепко! Вот и мотаются на ветру... зеленые и бесполезные!» Тут девушке показалось, что среди листьев мелькнула тень женской фигуры, раскачивающейся на веревке.</p><p>– Упокой, Господи, – девушка перекрестилась и стала слушать рассказ матушки Изольды, – душу несчастной Хелен!</p><p>– Бедная матушка-настоятельница! Ей предстояло решить нелегкую задачу: с одной стороны, Хелен спасла монастырь, а с другой, самоубийц ни отпевать, ни хоронить по-христиански нельзя! Вот и похоронили ее под этим дубом! Ее неприкаянная душа с тех пор живет в этой башне и своими стонами наводит на монашек в ужас! А вот мы и приехали, – матушка-настоятельница слезла с воза, перекрестилась и сотворила короткую молитву.</p><p>«В веселенькое местечко определил меня папочка! – подумала Катрина, когда монастырские ворота со скрипом закрылись, оградив девушку навсегда от мирской суеты. – С детства боюсь привидений!»</p><p>Первая ночь в монастыре прошла спокойно. После жестких унижений, порки и долгой дороги тело девушки хотело только одного: спать!</p><p>Впрочем, после отцовского напутствия, спать она могла только на животе.</p><p>– Хелен! – мужчина в старинном наряде сорвал со спящей девушки одеяло, схватил тяжелый, хлыст и занес руку для удара. Вид наказанной попки, на которой еще отчетливо виднелись следы отцовской порки, привел его в хорошее настроение. – Хелен, теперь ты готова разделить со мной ложе, или мне еще раз тебя высечь?</p><p>– Нет! – ответила Катрина, не понимая, почему к ней обращаются по чужому имени.</p><p>– Ах, так? – незнакомец достал длинную веревку и принялся связывать запястья девушки. – Тогда я заверну тебя в рогожу и унесу с собой! Никуда ты от меня не денешься! И не таких уламывали!</p><p>– Нет! – закричала девушка и открыла глаза.</p><p>Первый луч солнца проник в крошечное окно маленькой кельи.</p><p>– Уф, так это был просто сон! – Катрина перекрестилась.</p><p>На ее запястьях виднелись четкие следы от веревок.</p><p></p><p></p><p>Глава четвертая. Оргия в монастыре</p><p></p><p>Монастырь располагался на холме, с севера его окаймляло полноводное устье реки, с востока и юга он граничил с глухими лесом и заболоченными пастбищами, а с запада был окружен холмами, постепенно переходящими в торфяные болота.</p><p>Для начала мать Изольда уединилась с новенькой в своей келье. Обстановка была скромной, по монашескому обычаю, но очень уютной. Единственное, что никак не вписывалось в аскетический быт – большая дубовая кровать, явно превышающая потребности одинокой женщины.</p><p>– Раздевайся, медовая красавица, – голос монашки стал настолько похотливым, что Катрине стало стыдно. – Я должна тебя осмотреть! И еще, с дороги надо выпить по глоточку микстуры нашего аптекаря!</p><p>«Почему она на меня смотрит так, как монах-учитель перед тем, угостить мою попу розгой? – подумала девушка, проглотив крепчайший напиток. – Боже, как стыдно!»</p><p>Она никогда не пила ничего крепкого и сейчас с удивлением ощущала, как огонь разливается по телу, и куда-то уходит страх. Матушка Изольда от выпитой микстуры раскраснелась, достала зеркало и принялась примеривать на Катрину монашеский головной убор.</p><p>– Сладкая девушка. Нежное тело! – мать Изольда, наигравшись с зеркалом и одеянием, принялась ощупывать девушку с головы до ног, а потом принюхалась к кустику нежной растительности внизу живота новенькой. – По запаху чувствую, что ты девственница! – радостно сказала она. – Неужели ни одни мужчина не сорвал этого цветка?</p><p>– Я блюла себя для мужа! – из глаз Катрины потекла предательская слезинка. Вспоминать о последнем разговоре с отцом девушке не хотелось.</p><p>– Ложись, моя хорошая, на кровать! – голос матери Изольды стал сладким, как мед. – И раздвинь ножки! По монастырскому уставу между ног должно быть все чисто, как у маленьких девочек!</p><p>– Ты моя маленькая, – ласково уговаривала матушка, – какая же ты еще дурочка... ну перестань, не плачь! Все будет хорошо! А если что, так вокруг монастыря растет много ивы. Эти гибкие прутья нужны нам не только для того, чтобы плести корзинки! Могу и высечь за дерзость или за недостаточно усердное исполнение послушания! Вот тогда я тебе покажу, что такое монастырское покаяние. Ох, и всыплю... Не веришь? Ничего, ты поверишь, ты узнаешь, как у нас принято воспитывать с непослушных монашек!</p><p>Матушка Изольда вооружилась острым ножом и начала соскабливать ей волосы на лобке. Катрина, вздрагивая от ужаса, хотела прикрыться, но матушка настоятельница не позволила ей это сделать, и девушка вынесла унизительное бритье, стиснув зубы и не проронив ни слова.</p><p>– Я вижу, на твоей попке следы от ремня! – матушка заставила Катрину лечь на живот и погладила девушке попку. – Мне твой отец говорил, что ты большая грешница, и просил держать тебя в строгости! Имей в виду, в монастыре хранятся большие запасы розог! Великолепное средство для поддержания должной дисциплины! – поглаживания матушки-настоятельницы сменились грубыми сжатиями жестоко выпоротых ягодиц.</p><p>– Твоя попка так приятна на ощупь! – матушка изучала все прелести девушки, попавшие к ней в полную зависимость. – Не сжимайся! Расслабься и переворачивайся!</p><p>– Мне больно! – Катрина почувствовала, что ладони у матушки стали потными и влажными.</p><p>«А для чего она разделась? – думала Катрина. – Да что же со мной происходит?»</p><p>Губы настоятельницы начали медленно опускаться к шее Катрины.</p><p>«Так нежно, так сладко, и так унизительно!» – думала Катрин, вздрагивая от каждого прикосновения. Соски девушки против воли напряглись, а пальчики настоятельницы, будто читая грешные мысли Катрины, начали теребить их, доводя новенькую до еще большего возбуждения. Катрина чувствовала себя словно в тумане, как во сне: ощущение неправильности и недосказанности испарилось, все было ясно. Матушка хотела ее изнасиловать!</p><p>«Это же грех!» – подумала Катрина, но от прикосновений ласкового язычка мысли просились куда-то вдаль, куда то далеко от монастырских стен.</p><p>Губы настоятельницы начали опускаться ниже. На два обнаженных тела падал мерцающий свет от пяти свечей в старинном бронзовом подсвечнике.</p><p>– А теперь, сладкая девственница, широко раздвинь ножки, – шептала настоятельница, – если не хочешь отведать порки!</p><p>«Меня насилует женщина, – Катрина не могла успокоиться, – но почему она так нежна со мной?» Мысли путались в голове юной девушки, а ужас леденил душу.</p><p>Губы мягко прикоснулись к затвердевшему бугорочку, тому самому месту, из-за которого отец подверг Катрину жестокому и унизительному наказанию. Язычок монахини теребил его, доставляя неземное блаженство.</p><p>«Пальцем у меня так никогда не получалось!» – успела подумать она.</p><p>Настоятельница, видя послушницу в таком состоянии, сама опьянела от страсти. Губы матушки настоятельницы обхватывали бугорок снова и снова, язычок проник к девственной преграде и начал играть там.</p><p>Непроизвольно Катрина согнула ноги в коленях и максимально развела их в стороны, предоставляя матушке-настоятельнице полную свободу действий.</p><p>«Поплыла девушка! – подумала мать-настоятельница, ускорив движения язычком, – давненько я не пробовала девственниц!»</p><p>Тело Катрины напряглось, и через минуту ее охватило очень приятое чувство – внутри как будто что-то взорвалось.</p><p>– Ах! – Катрина выгнулось дугой так, что матери настоятельнице пришлось придавить девушку обратно к кровати.</p><p>Горячая волна, не сравнимая с той, что молнией пролетала по телу от ласк бугорочка пальчиком, поднявшись откуда-то изнутри, охватило все тело Катрины.</p><p>– Святые угодники! – простонала девушка и расслабилась. Во всем теле появилась приятная истома: откуда-то появилось желание умереть прямо сейчас, на этой самой кровати, сию же секунду! Потому что так грешно, так сладко и унизительно одновременно, уже не будет, просто не может быть.</p><p>– А теперь, моя сладкая, – приказала Изольда, – перевернись снова на живот! Будем каяться!</p><p>«Неужели она собирается меня вот сейчас высечь?» – подумала Катрина, но подчинилась.</p><p>– Какие у тебя ягодицы! – Изольда с трудом сумела взять себя в руки: ее захлестнули эмоции потрясающей силы: нежность, радость и необыкновенный душевный подъем. Одним словом то, что чувствуют мужчины, соблазнившие юную девственницу. – Наверное, монахи как следует с ними поработали, пока ты была в монастырской школе?</p><p>– Всякое бывало! – Катрина не любила вспоминать школьную молодость. Ужас вновь выполз из потаенного участка невинной души.</p><p>– Да, сурово тебя воспитывал папа! – настоятельница погладила посиневшие рубцы на попке новоиспеченной послушницы. – Смотри, вот это тебе от меня в подарок!</p><p>Матушка протянула новенькой четки, те самые, что достались ей от разбойников.</p><p>– Четки означают цельность круга, и цикличность времени, бесконечное повторение, длительность, аскетизм. Бусинам соответствуют католические молитвы: большим – Pater Noster и Gloria, маленьким – Ave Maria. Это священный атрибут святого Доминика! И хватит реветь! Незачем разводить в моей постели сирость! Того и гляди, грибы вырастут! Ну, до чего ты трогательная. Факт, высеку тебя к празднику...</p><p>Вокруг кельи матери настоятельницы стояли монашки и прислушивались к сладким стонам, доносившимся из кельи.</p><p>– Повезло же новенькой, – вздыхали они. – Сразу в постель к матушке!</p><p>Сладкие стоны в келье долго не утихали.</p><p>– Молодец, крошка! – улыбнулась утомленная матушка Изольда. – Тебе предстоит многому научиться, кроме чтения молитв и вышивания! Сейчас отдыхай и готовься к обряду посвящения!..</p><p>Для юной послушницы потянулись серые монастырские будни, полные молитв и ожидания чего-то такого, о чем монашки предпочитали не говорить.</p><p>– Что такое посвящение? – пыталась она выяснить у новых подруг, но те хранили молчание.</p><p>Наконец, час посвящения настал. Катрину одели в лучшее платье, взятое из домашних запасов, ввели в подвал, где монашки разложили на полу распятие с подвижным деревянным механизмом.</p><p>– Сейчас ты пройдешь обряд, – шептала ей на ухо женщина, придерживающая ее под руки. – В свое время мы все через него прошли!</p><p>– Всем молиться, – приказала мать-настоятельница, развязывая на девушке завязки. – Сейчас все и начнется!</p><p>Одеяние послушницы упало к ногам Катрины, предоставив монашкам удовольствие полюбоваться юным телом новой сестры. Пальцы Доры, самой старой монахини, быстро нашли девственную дырочку.</p><p>– Не бойся, дитя мое, это совсем не страшно! – смочив слюной палец, монашка ввела его в лоно, не очень глубоко, примерно на дюйм. – Какое непаханое поле!</p><p>Умелый плотник сделал на деревянном истукане во всей красе то, что обычно прикрывали набедренной повязкой, и как следует отполировал выступающую часть.</p><p>– Возьмите ее под руки, – приказала настоятельница, – и раздвиньте ей ноги!</p><p>Четыре монахини подняли Катрину и понесли к распятию.</p><p>– Тебе предстоит сесть на распятие! – пятая, старая монахиня продолжала ласкать ее пальчиком. – Если у тебя будет сухо, значит, будет очень больно!</p><p>– Нет! – Катрина, увидев, что ей предстоит, сделала попытку освободиться, за что тут же получила от матушки Изольда звонкую пощечину. Ужас, все тот же ужас, забрался в ее душу.</p><p>– Еще одно движение без разрешения и запорю розгами! – шипела матушка-настоятельница.</p><p>Курились кадила с ладаном. Монашки, свободные от церемонии, пели торжественный молебен, но Катрина не понимала слов.</p><p>– Ну вот, потекла! – улыбнулась старая монашка, переходя кончиком пальца на клитор. – Еще немного, и ты будешь готова!</p><p>«Я этого не переживу! – девушка отчаянно вздрагивала, понимая бесполезность сопротивления. – Я, конечно, ласкала сама себя, о чем честно призналась настоятельнице на исповеди, но не вот так, прилюдно, да и деревяшка порвет меня насквозь! Нет, я не хочу умирать!»</p><p>Монашки с нетерпением ждали начала церемонии: в свое время каждая из них садилась на распятие, и теперь они хотели подвергнуть Катрину той же участи.</p><p>«Я не вынесу этого! – подумала Катрина, увидев огромных размеров полированную деревяшку. – Нет!»</p><p>Увлажненные пальцы старушки начали не спеша ласкать нежную горошину, а процессия из монашек, несущих Катрину на руках, шаг за шагом приближалась к распятию.</p><p>– Аминь! – скомандовала Изольда.</p><p>При этом страстном движении деревянный фаллос проник на всю длину, порвав девственный заслон. Боль была такая, что Катрина не сдержала крика.</p><p>– Хорошо насадилась! – радовались монашки, продолжая удерживать новенькую на кресте.</p><p>«Ну вот, меня разорвали, – подумала девушка, – все кончено! Не так я представляла себе брачную ночь!»</p><p>Монашки, помогавшие в обряде инициации держать Катрину, жаждали первыми добраться до ее вкусного тела.</p><p>Измученная девушка, снятая по приказу настоятельницы с палки, подчинялась всем капризам монашек. Ее тело было без счета обласкано, искусано и облизано похотливыми сестрами, жаждавшими отведать девственной крови.</p><p>После завершения обряда Катрину напоили вином, признали полноправной сестрой и повели в баню умерщвлять плоть.</p><p>Оказалось, монашенки обители не теряли времени даром, предаваясь утонченной любви – сами время от времени устраивали оргии, впрочем, не чуждаясь мужского общества. Под баню монашки выделили каменный сарай, в котором сложили печь и поставили большой медный котел. Девушке, никогда не видевшей бани, показалось, что она попала в Ад! Монашки плескали на камни воду и нещадно хлестали друг друга вениками. Когда, казалось, ее душа вот-вот покинет тело, Катрину вывели на улицу и стали окатывать холодной водой.</p><p>– Ничего, – настоятельница, в молодые годы побывавшая у московитов, обожала париться, – в Аду будет хуже! За веники, грешницы! [Бани в Англии существовали со времен древних римлян, построивших первые термы. Оттуда и пошло название: bath не что иное, как «баня». Бани по-черному, напоминающие русские, изредка встречались в монастырях с XII века, разумеется, только в тех, где устав позволял мыться – прим. переводчика]</p><p>После бани Катрину одели так же, как всех остальных монашек: в длинную льняную рубашку, аналав, кожаный пояс и верхнюю накидку из белой козьей или овечьей шкуры, кукуль, шапочку конической формы, и мафорий – покрова на шапочку, вроде капюшона или башлыка.</p><p>После банного ада приятная, ласковая теплота разлилась по всему телу новой монашки.</p><p>– Как ни странно, я жива! – Катрина испытала чувство незнакомого покоя. – А с каким остервенением они хлестали друг друга вениками! Я думала, что кожа моя чулком сползет, а это оказалась грязь!</p><p>[Чтобы не путать читателя я продолжаю называть Катрину светским именем, а не тем, что она получила при посвящении в монахини]</p><p></p><p>Глава пятая. В объятиях злой Линды</p><p></p><p>На жительство Катрину определили в келью к Линде, двадцатилетней монашке, вот уже два года запертой в стенах монастыря и весьма искушенной в плотском грехе, заведующей розгами и пивом. [Простой люд и монахи обожали темное пиво, или, как его звали тогда, эль. Причем, судя по историческим документам, хмельной напиток употреблялся в довольно больших количествах. Например, согласно уставу одного из женских монастырей в Англии, монашке было положено 6 пинт эля в день, а это примерно 3,4 литра! – прим. переводчика]</p><p>По распоряжению матушки Изольды, неделю Линда Катрину не трогала, чтобы страшные разрывы немного зажили. Целую неделю Линда изнывала от неразделенной страсти к новенькой монашке. Наконец, ей было позволено посвятить новенькую в тайны отношений между женщинами.</p><p>– Без рубашки легче спать, – сказала она, раздеваясь на ночь, – и ты тоже разденься! Похоже, я начинаю толстеть на должности матушки-пивоварки! – вздохнула она. – А тут еще эта обязанность по заготовке розог!</p><p>Катрина послушно разделась.</p><p>– Рыженький мой котеночек, – воскликнула Линда, любуясь новой соседкой по келье, – какая ты горячая! До чего у тебя нежная кожа!</p><p>– Бедное дитя, – повторила Линда, прижимая девушку к себе. – Я тебе по дружбе заготовлю самые прочные, самые ровные и секущие розги, когда придется принимать покаяние, и угощу пивом! Пойдем на мою кровать! Будем учиться трибадии!</p><p>Катрина оказалась лежащей на Линде, головой к ее ногам. Бедра новой подруги слегка сжали голову Катрины.</p><p>– Ну, что ты медлишь? – не в силах больше сдерживаться, Линда приподнялась и, рванув Катрину за волосы, с силой вдавила веснушчатое лицо себе в горячее лоно.</p><p>Та, уже имея опыт общения с матушкой Изольдой, угадала желание подруги и принялась вылизывать нежные части тела между ногами.</p><p>– Рыжая стерва! – не давая Катрине толком вдохнуть, монашка стала с огромной силой тереться норкой о лицо новенькой. – Не отлынивай!</p><p>Катрина протиснула свою голову между ног подруги, языком раздвигала щель, а губами втягивала коричневые губки. «Бедная моя покойная матушка, – подумала Катрина, забираясь языком в вонючую глубину, – да простит она меня, грешную! Кто же знал, чему придется обучаться в этой обители!» Линда сладко вздрагивала, но ласки Катрины ей не нравились. «Без огонька девочка работает!» – подумала она, рывком приподнялась и с размаху влепила Катрине звонкую пощечину.</p><p>Из глаз девушки полетели искры. Сквозь звон в ушах она услышала:</p><p>– Ты, [непереводимое староанглийское ругательство – прим. автора] поганая, ты будешь лизать, как следует?</p><p>И она угостила Катрину новой пощечиной, сильнее прежней.</p><p>– Не надо! – Катрина зарыдала, прикрыв руками лицо.</p><p>– Ты так никогда не научишься! Это тебе не с Изольдой лизаться! – Линда перевернулась и села Катрине на лицо. – Лижи, да как следует! Запорю!</p><p>Катрина не могла открыть глаз: ресницы слиплись от выделений Линды, пахнущих почему-то тухлой рыбой. В нос, рот текла горько-солоноватая слизь. Язык Катрины с непривычки одеревенел и высох.</p><p>– Лижи анус, – шипела Линда, – почему тебе надо повторять все дважды?</p><p>Катрина, сунув впервые в жизни язык в анус, почувствовала, как его сразу начинало щипать.</p><p>– Глубже, ну глубже же, – Линда уже не постанывала, как вначале, а кричала в полный голос, – подстилка, я из-за тебя не могу кончить!</p><p>Лицо Катрины оказалось немилосердно сжатым между бедер строгой учительницы.</p><p>Линда вздрогнула и упала животом на кровать. Удовольствие от языка новенькой получилось слабым и никак не соответствовало недельному ожиданию.</p><p>– Открой рот! – она изо всей силы вцепилась в рыжие волосы, и посмотрела в залитое слизью и слезами лицо. – Шире! – приказала она и плюнула в него.</p><p>Девушка поперхнулась и закашлялась. Слюни, сопли и слизь потекли их рта и носа Катрины на груди, украшенные розовыми сосочками.</p><p>– Мерзавка!! – Линда рывком и вцепилась в соски несчастной монашки. – Ленивая мерзавка!</p><p>С силой она принялась сжимать и выкручивать их, отчего они моментально побагровели.</p><p>– Нет! – невероятная боль пронзила Катрину, она заплакала и схватила за руки мучительницу. – Не надо!</p><p>– С таких как ты, шкуру спускать надо! – она как тигрица бросилась на Катрину, повалила и снова села девушке на лицо.</p><p>– Смотри, вот как надо! – Линда и стала теребить себе клитор, размером со спелую вишню.</p><p>«Скорей бы все кончилось!» – думала Катрина, покорно лаская языком анус.</p><p>Вдруг Линда охнула, захрипела, и Катрина ощутила во рту вонючую слизь.</p><p>– Хорошо! – Линда, тяжело дыша, замерла наездницей на лице новенькой, не шевелясь, ощущая горячим влагалищем нежный ротик.</p><p>На это мгновение они как бы стали единым организмом. «Интересно, что чувствует Линда? – думала Катрина, не в силах открыть глаза, – и зачем так жестоко она со мной обошлась? Зачем пощечины и синяки на груди?» А потом Линда почувствовала, как на нее капают слезы, а жаркий язык Линды слизывает их одну за другой. Она облизывала Катрину как кошка, плача, лаская и прося прощения.</p><p>– Что ты делаешь, – лепетала Катрина...</p><p>Тут губы Линды слились с нижними губами Катрины. Линда была намного опытнее, и она доказывала это каждым прикосновением. Внимательно следя за нарастанием неистовства, в которое ввергалась жертва, Линда останавливалась и удваивала страдания, то удаляя наступление оргазма, то приближая его. И вдруг Катрина поняла, что игра в любовь, хоть и грубая, унизительная, прекрасна, как сама природа.</p><p>Если бы враг рода человеческого увидел этих двух нагих женщин, то он мог бы подумать, что в его сети попалось сразу две заблудшие души, но, как известно, вход лукавому в монастырские кельи строго запрещен.</p><p>Проворный язык Линды колол и давил, как кинжал наемного убийцы, глубоко вонзаясь, а потом выскальзывая.</p><p>«Вот это подруга, вот это страсть! – думала Катрина. Быстрый язык пивоварки не знал преград. Тонкие и плотные губы обхватили бугорок так, как хватала их матушка Изольда.</p><p>Линда была злее голодной волчицы...</p><p>Сколько времени это продолжалось, Катрина не помнила, она была зацелована, смята и стерта... От щипков она вскрикивала, но тихие ласки подруги вливали в нее новое, незнакомое чувство. Катрине запомнились ее нежные руки, неутомимые губы, но больше всего – язык, проникающий так глубоко, так сладко...</p><p>Линда лежала, вне себя от восторга, и едва способна была сдержать страстные стоны.</p><p>– Бедняжка Катрина, – улыбнулась Линда, – я сделала тебе больно, но все же мы будем добрыми друзьями! – она достала из тайника кувшин с темным крепким пивом, предназначенным исключительно для гостей мужчин и печенья. Катрина не заставила себя долго просить, и начала усердно лакомиться, так как после игр у нее разыгрался аппетит.</p><p>Линда была иссушена, хотя через край наглоталась пива. Катрина, опьянев с непривычки, отплатила ей тем же, и хотя поначалу не очень верила в свои способности, но вскоре убедилась, что может быть таким же искусной любовницей, как и она.</p><p>– Линда! – Катрина билась в судорогах, не понимая, где она и что с ней.</p><p>Ночью Катрине приснилось, что она лежит в лодке посреди озера. Она открыла глаза от яркой вспышки света. Прямо перед ней в воздухе висела икона. На ней изображена женщина в черном, руки расположены так, словно у нее должен быть младенец. «Надо взять икону и отнести в монастырь!» - поняла она. По дороге она увидела очень много крестиков. Они были буквально везде: в воздухе, на земле и в воле.</p><p>«Что за бред мне приснился!» – Катрина проснулась, прижалась теснее к Линде, и снова уснула. Начало сна было такое же, картинка в картинку, но продолжение немного другое: в монастыре стояли скамейки, заполненные зрителями, а посередине стоял аналой. Эта специальная наклонная подставка для чтения Библии было усовершенствована специальными ремнями для привязывания конечностей провинившихся монашек. Ремни использовалась по назначению лишь в том случае, когда провинившейся было назначено довольно большое количество розог и было проблематичным удержать ее в надлежащем для наказания положении.</p><p>– Что случилось? – спросила Катрина. – Почему вы тут собрались?</p><p>Ответом было молчание.</p><p>– Возьмите крестик, или я умру! – сердце Катрины сжалось от ужаса. Она поняла, что стоит совершенно голая перед толпой!</p><p>– Сегодня будет принесена искупительная жертва! – услышала Катрина голос сверху.</p><p>Трое мужчин схватили ее и протащили к аналою. Налитые полушария грудей соприкоснулись с холодной поверхностью стола, и от этого девушка проснулась в холодном поту. Рядом спокойно похрапывала Линда. «Вещий сон!» – подумала Линда.</p><p>Перед утренней молитвой Катрина еле стояла на ногах.</p><p>После этой ночи между монашками зародилась любовь. Подруги едва могли дождаться отбоя, чтобы поскорее встретиться в кровати. Дни шли своим чередом, и каждый миг усиливал в Катрине жар невыразимых чувств, которые разбудил в ней монастырь. В общем, веселье духа, излучаемое грешной матушкой Изольдой, передавались всем сестрам. Не было внутри монастырских стен и тени уныния или той иссушающей душу отрешенности, которые так часто иссушают души монашкам. Устав был достаточно строг, но матушка Изольда почитала молитвы искренним покаянием за первородный грех. Она сумела пробудить в сестрах это понимание смысла молитвы, и все, что им надлежало совершать для соблюдения устава, было исполнено жизнерадостности и добросердечия, которые вносили проблески высшего бытия в земную юдоль. Сестры проводили бесконечно сладкие часы, а время от времени каялись, и получали изрядную порцию розог...</p><p>(Продолжение следует!)</p></blockquote><p></p>
[QUOTE="DeMonica, post: 876069, member: 10989"] Продолжение! Глава третья. Легенда о призраке Хелен Монахиня, решив, что клятва, данная под принуждением недействительна, рассказала, что ее ограбили лесные разбойники, не вдаваясь при этом в детали. «Устрою охоту и переловлю всех! – подумал сэр Мартин, – вешать разбойников почти так же приятно, как отстреливать оленей! Только бы сплавить Катрину с глаз долой!» «Микстура этого нехристя спасла меня от простуды, – подумала матушка Изольда. – Жаль, что разбойники всю ее допили, и ничего не осталось для профилактики! Остается надеяться только на Господа!» Сэр Мартин по просьбе монахини, желавшей в целости довести новенькую в монастырь, выделил несколько солдат для охраны обоза, и дорога через лес на этот раз прошла без приключений. «Сэр Мартин скупердяй! – думала мать Изольда, глядя на хорошенькую девушку, всю усыпанную веснушками. – Сколько я не торговалась, денег дал мало! Говорит, что и так его хлебный дар монастырю щедр! Ну, ничего, с помощью этой рыжей девчонки я пополню монастырскую казну!» Первым обитателем монастыря, увидевшим новую монашку, был черный ворон. – Кар-р! – закричал он на знакомую повозку, и сделал над ней круг. – Кур-р! Кар! – Ну вот, – матушка истово перекрестилась, – раскаркался тут! – Что случилось? – не поняла Катрина. – Этот черный крылатый гад, – матушка Изольда погрозила птице кулаком, – живет у нас в монастыре и таскает все, что плохо лежит. Давно его надо было бы истребить, но он поселился под крышей девичьей башни, куда ни я, ни мои монашки стараются не подниматься! Над крышей башни поворачивался из стороны в сторону старый флюгер, изображавший ангела, возвещающего о страшном суде. – А что, в башне живет привидение? – поинтересовалась Катрина. – Живет! Вот уже сто лет! В свое время наша обитель уцелела лишь потому, что матушка-настоятельница и обитательницы монастыря, в большинстве своем молодые, здоровые и привлекательные, с энтузиазмом поддерживали самые смелые начинания матушки, приносящие обители доход. Чиновники, богатые сеньоры и купцы не отказывали себе в удовольствии навещать монашек. Катрина, сразу скажу, что поведение моей предшественницы ни я, ни наши сестры, не считаем развратом, потому что иной жизни и сами не знали, и представить себе не можем! Если вспомнить прошлые времена, викинги осадили женский монастырь в соседнем графстве. Монахини прекрасно знали, что северные парни всегда мужчин убивают, женщин насилуют. Чтобы сберечь себя для Господа, монашки решили вызвать у викингов отвращение и отрезали себе верхнюю губу. Отвращение было столь сильным, что Викинги спалили весь монастырь, вместе с монахинями конечно. А наш монастырь пережил и викингов и междоусобные смуты... Как говорится, не согрешишь, не покаешься, не покаешься, не спасешься! Христианское учение, как это выразилось в трудах отцов церкви, каноническом праве и нравоучительном богословии, смотрит на плотский грех в целом отрицательно. Знаменитое определение святого Иеронима гласит: "Проститутка есть женщина, которая отдается похоти многих мужчин". Знаменитые теологи и юристы – комментаторы этого места – вдавались преимущественно в анализ понятия "много мужчин", связывая с ним самые странные вопросы. Один полагал, что нужны по крайней мере 40 мужчин, чтобы увидеть наличие проституции. Другой требовал для этого 60 мужчин. А один даже соглашался лишь в том случае применять к женщине эпитет проститутки, если она отдалась не менее чем 23000 мужчин! Так что нам, грешницам, до разврата, преследуемого церковью, далеко! Так вот и жили монашки в грехе и покаянии, читали молитвы, и Господь был ими доволен. Вот только Хелен, молоденькая послушница, девственница, не участвовала в монастырских забавах, пока не попалась на глаза Сэру Томасу, заглянувшему в обитель с единственной целью: отобрать у монашек и земли, и сам монастырь. «Какая куколка! – сэр Томас, хозяин окрестных земель, подкупивший судей, приехал описывать имущество. – Она стоит всех монастырских богатств!» – У этого джентльмена хватило совести судиться с монастырем? – не поверила Катрина. – Этот сэр Томас, мир его праху, с раннего детства отличался необузданным и порывистым нравом. Говорили, что отец его умер от наследственного безумия, и друзья, замечая буйные и таинственные мысли, отражающиеся в глазах своего товарища, и определенную силу его взгляда, утверждали, что ужасная болезнь течет и в жилах молодого Томаса, а монашки не ждали от его визита ничего хорошего. Матушка-настоятельница, услышав эти слова, тут же уговорила нотариуса, присутствовавшего в свите Томаса, написать бумагу. Обмен состоялся. Разумеется, у девушки никто не спрашивал согласия. «Матушка, пощади! – плакала монашка. – Не отдавай меня сэру Томасу!» Этот ангел в монашеском одеянии мог разжалобить даже камень, не то, что сердце настоятельницы, но под угрозой было само существование обители! «Мы будем молиться о спасении твоей души!» – только и смогла сказать матушка-настоятельница. Сэр Томас поволок девушку в келью под крышей девичьей башни. Потом, по рассказам слуг, каявшихся на исповеди в своих грехах, монашки узнали подробности расправы. Хелен отчаянно сопротивлялась, не желая уступать, а сэр Томас приказал слугам сорвать с нее одежду. В ход пошли ножи. «Нет!» – монашка пыталась прикрыться остатками одежды и шептала молитвы. «Люблю необъезженных кобылок! – ухмылялся Сэр Томас. – Впрочем, скоро ты сама будешь умолять меня сделать это! Слуги, растяните на ее полу! Для укрощения у меня есть великолепный хлыст!» Напрасно девушка молила о милосердии! Сердце сэра Томаса не знало ни жалости, ни сострадания. Верные слуги растянули ее на полу той самой башни, где живет сейчас вот это крылатый разбойник. Слуги были подстать господину: они обожали смотреть, как тот порет и насилует крестьянок и монашек. «Ну-с, – сэр Томас последний раз взглянул на ее белое юное тело, еще не пробовавшее хлыста, – начнем!» Крик несчастной послушницы не могли заглушить даже толстые монастырские стены. И сейчас монашки, заходя в башню, слышат противный, холодящий душу свист, и крики несчастной Хелен и хохот слуг! Напрасно девушка вертелась, пытаясь увернуться горячих поцелуев хлыста: слуги, не раз участвующие в подобных забавах, держали ее крепко. Сэр Томас решил сразу показать девушке, что отныне ее судьбы всецело в его руках. Закончив жестокую пытку, слуги отпустили ее. Но она по-прежнему не соглашалась уступить себя сэру Томасу. «Умру, но на чердак не пойду», – подумала Катрина, представив на мгновение, что происходило в башне! – Я сама, – матушка Изольда продолжила рассказ, – не раз слышала звук ударов и стоны несчастной Хелен, когда поднималась наверх по скрипучей деревянной винтовой лестнице! Ирен, покойная матушка-настоятельница иногда наказывала монашек, включая меня, тогда еще простую послушницу, не розгами, а ночными бдениями в этой башне! Это был такой ужас, что монашки уговаривали ее смилостивиться и выпороть самым жесточайшим образом, только не сажать в башню к привидению! Одна девушка за ночь поседела! Так вот, невзирая на жестокую порку, девушка повторно отказалась. Тогда сэр Томас, поставив Хелен на колени, привязал руки девушки к крюку. Слуги потянули за веревку так, что она встала, и вытянулась в струнку, оставшись стоять на цыпочках, а он начал обрабатывать нежное тело. Жалящий хлыст особенно больно попадал по соскам красивых маленьких грудок. Так что, Катрина, наши старые стены помнят отчаянные крики невинной девушки, извивающейся под хлыстом сэра Томаса. Как говорили слуги, она так и не подчинилась, и им пришлось держать ее, пока хозяин сорвал цвет невинности с послушницы. С тех пор на полу, где Хелен лишилась невинности, темнеет пятно несмываемой крови. Я, признаться, сама провела в качестве наказания ночь, и видела призрак, танцующий дикий танец боли, а руки у нее были привязаны веревкой к крюку, что до сих пор ржавеет в потолке. Я молилась, и призрак исчез, только веревка продолжала раскачиваться… – матушка-настоятельница осенила себя крестом, и поежилась от неприятных воспоминаний и продолжила печальный рассказ. «Эту птичку я увожу с собой!» – Сэр Томас, довольный приключением, завернул Хелен в рогожу и посадил на повозку. – И что же дальше? – Катрина смахнула набежавшую слезу. – Через полтора года, когда и он, и его слуги вдоволь наглумились над ее телом, сэр Томас отпустил ее назад, но девушка повесилась на суку вот этого большого дуба, мимо которого мы сейчас проезжаем! Катрина посмотрела на дерево. Дождь давно кончился, а ветер терзал, будто желая оторвать, все веточки старого дерева, не говоря уже о листьях... «Да их попробуй, оторви, это они на вид такие хрупкие и невесомые, – подумала Катрина, – а на самом деле сидят крепко! Вот и мотаются на ветру... зеленые и бесполезные!» Тут девушке показалось, что среди листьев мелькнула тень женской фигуры, раскачивающейся на веревке. – Упокой, Господи, – девушка перекрестилась и стала слушать рассказ матушки Изольды, – душу несчастной Хелен! – Бедная матушка-настоятельница! Ей предстояло решить нелегкую задачу: с одной стороны, Хелен спасла монастырь, а с другой, самоубийц ни отпевать, ни хоронить по-христиански нельзя! Вот и похоронили ее под этим дубом! Ее неприкаянная душа с тех пор живет в этой башне и своими стонами наводит на монашек в ужас! А вот мы и приехали, – матушка-настоятельница слезла с воза, перекрестилась и сотворила короткую молитву. «В веселенькое местечко определил меня папочка! – подумала Катрина, когда монастырские ворота со скрипом закрылись, оградив девушку навсегда от мирской суеты. – С детства боюсь привидений!» Первая ночь в монастыре прошла спокойно. После жестких унижений, порки и долгой дороги тело девушки хотело только одного: спать! Впрочем, после отцовского напутствия, спать она могла только на животе. – Хелен! – мужчина в старинном наряде сорвал со спящей девушки одеяло, схватил тяжелый, хлыст и занес руку для удара. Вид наказанной попки, на которой еще отчетливо виднелись следы отцовской порки, привел его в хорошее настроение. – Хелен, теперь ты готова разделить со мной ложе, или мне еще раз тебя высечь? – Нет! – ответила Катрина, не понимая, почему к ней обращаются по чужому имени. – Ах, так? – незнакомец достал длинную веревку и принялся связывать запястья девушки. – Тогда я заверну тебя в рогожу и унесу с собой! Никуда ты от меня не денешься! И не таких уламывали! – Нет! – закричала девушка и открыла глаза. Первый луч солнца проник в крошечное окно маленькой кельи. – Уф, так это был просто сон! – Катрина перекрестилась. На ее запястьях виднелись четкие следы от веревок. Глава четвертая. Оргия в монастыре Монастырь располагался на холме, с севера его окаймляло полноводное устье реки, с востока и юга он граничил с глухими лесом и заболоченными пастбищами, а с запада был окружен холмами, постепенно переходящими в торфяные болота. Для начала мать Изольда уединилась с новенькой в своей келье. Обстановка была скромной, по монашескому обычаю, но очень уютной. Единственное, что никак не вписывалось в аскетический быт – большая дубовая кровать, явно превышающая потребности одинокой женщины. – Раздевайся, медовая красавица, – голос монашки стал настолько похотливым, что Катрине стало стыдно. – Я должна тебя осмотреть! И еще, с дороги надо выпить по глоточку микстуры нашего аптекаря! «Почему она на меня смотрит так, как монах-учитель перед тем, угостить мою попу розгой? – подумала девушка, проглотив крепчайший напиток. – Боже, как стыдно!» Она никогда не пила ничего крепкого и сейчас с удивлением ощущала, как огонь разливается по телу, и куда-то уходит страх. Матушка Изольда от выпитой микстуры раскраснелась, достала зеркало и принялась примеривать на Катрину монашеский головной убор. – Сладкая девушка. Нежное тело! – мать Изольда, наигравшись с зеркалом и одеянием, принялась ощупывать девушку с головы до ног, а потом принюхалась к кустику нежной растительности внизу живота новенькой. – По запаху чувствую, что ты девственница! – радостно сказала она. – Неужели ни одни мужчина не сорвал этого цветка? – Я блюла себя для мужа! – из глаз Катрины потекла предательская слезинка. Вспоминать о последнем разговоре с отцом девушке не хотелось. – Ложись, моя хорошая, на кровать! – голос матери Изольды стал сладким, как мед. – И раздвинь ножки! По монастырскому уставу между ног должно быть все чисто, как у маленьких девочек! – Ты моя маленькая, – ласково уговаривала матушка, – какая же ты еще дурочка... ну перестань, не плачь! Все будет хорошо! А если что, так вокруг монастыря растет много ивы. Эти гибкие прутья нужны нам не только для того, чтобы плести корзинки! Могу и высечь за дерзость или за недостаточно усердное исполнение послушания! Вот тогда я тебе покажу, что такое монастырское покаяние. Ох, и всыплю... Не веришь? Ничего, ты поверишь, ты узнаешь, как у нас принято воспитывать с непослушных монашек! Матушка Изольда вооружилась острым ножом и начала соскабливать ей волосы на лобке. Катрина, вздрагивая от ужаса, хотела прикрыться, но матушка настоятельница не позволила ей это сделать, и девушка вынесла унизительное бритье, стиснув зубы и не проронив ни слова. – Я вижу, на твоей попке следы от ремня! – матушка заставила Катрину лечь на живот и погладила девушке попку. – Мне твой отец говорил, что ты большая грешница, и просил держать тебя в строгости! Имей в виду, в монастыре хранятся большие запасы розог! Великолепное средство для поддержания должной дисциплины! – поглаживания матушки-настоятельницы сменились грубыми сжатиями жестоко выпоротых ягодиц. – Твоя попка так приятна на ощупь! – матушка изучала все прелести девушки, попавшие к ней в полную зависимость. – Не сжимайся! Расслабься и переворачивайся! – Мне больно! – Катрина почувствовала, что ладони у матушки стали потными и влажными. «А для чего она разделась? – думала Катрина. – Да что же со мной происходит?» Губы настоятельницы начали медленно опускаться к шее Катрины. «Так нежно, так сладко, и так унизительно!» – думала Катрин, вздрагивая от каждого прикосновения. Соски девушки против воли напряглись, а пальчики настоятельницы, будто читая грешные мысли Катрины, начали теребить их, доводя новенькую до еще большего возбуждения. Катрина чувствовала себя словно в тумане, как во сне: ощущение неправильности и недосказанности испарилось, все было ясно. Матушка хотела ее изнасиловать! «Это же грех!» – подумала Катрина, но от прикосновений ласкового язычка мысли просились куда-то вдаль, куда то далеко от монастырских стен. Губы настоятельницы начали опускаться ниже. На два обнаженных тела падал мерцающий свет от пяти свечей в старинном бронзовом подсвечнике. – А теперь, сладкая девственница, широко раздвинь ножки, – шептала настоятельница, – если не хочешь отведать порки! «Меня насилует женщина, – Катрина не могла успокоиться, – но почему она так нежна со мной?» Мысли путались в голове юной девушки, а ужас леденил душу. Губы мягко прикоснулись к затвердевшему бугорочку, тому самому месту, из-за которого отец подверг Катрину жестокому и унизительному наказанию. Язычок монахини теребил его, доставляя неземное блаженство. «Пальцем у меня так никогда не получалось!» – успела подумать она. Настоятельница, видя послушницу в таком состоянии, сама опьянела от страсти. Губы матушки настоятельницы обхватывали бугорок снова и снова, язычок проник к девственной преграде и начал играть там. Непроизвольно Катрина согнула ноги в коленях и максимально развела их в стороны, предоставляя матушке-настоятельнице полную свободу действий. «Поплыла девушка! – подумала мать-настоятельница, ускорив движения язычком, – давненько я не пробовала девственниц!» Тело Катрины напряглось, и через минуту ее охватило очень приятое чувство – внутри как будто что-то взорвалось. – Ах! – Катрина выгнулось дугой так, что матери настоятельнице пришлось придавить девушку обратно к кровати. Горячая волна, не сравнимая с той, что молнией пролетала по телу от ласк бугорочка пальчиком, поднявшись откуда-то изнутри, охватило все тело Катрины. – Святые угодники! – простонала девушка и расслабилась. Во всем теле появилась приятная истома: откуда-то появилось желание умереть прямо сейчас, на этой самой кровати, сию же секунду! Потому что так грешно, так сладко и унизительно одновременно, уже не будет, просто не может быть. – А теперь, моя сладкая, – приказала Изольда, – перевернись снова на живот! Будем каяться! «Неужели она собирается меня вот сейчас высечь?» – подумала Катрина, но подчинилась. – Какие у тебя ягодицы! – Изольда с трудом сумела взять себя в руки: ее захлестнули эмоции потрясающей силы: нежность, радость и необыкновенный душевный подъем. Одним словом то, что чувствуют мужчины, соблазнившие юную девственницу. – Наверное, монахи как следует с ними поработали, пока ты была в монастырской школе? – Всякое бывало! – Катрина не любила вспоминать школьную молодость. Ужас вновь выполз из потаенного участка невинной души. – Да, сурово тебя воспитывал папа! – настоятельница погладила посиневшие рубцы на попке новоиспеченной послушницы. – Смотри, вот это тебе от меня в подарок! Матушка протянула новенькой четки, те самые, что достались ей от разбойников. – Четки означают цельность круга, и цикличность времени, бесконечное повторение, длительность, аскетизм. Бусинам соответствуют католические молитвы: большим – Pater Noster и Gloria, маленьким – Ave Maria. Это священный атрибут святого Доминика! И хватит реветь! Незачем разводить в моей постели сирость! Того и гляди, грибы вырастут! Ну, до чего ты трогательная. Факт, высеку тебя к празднику... Вокруг кельи матери настоятельницы стояли монашки и прислушивались к сладким стонам, доносившимся из кельи. – Повезло же новенькой, – вздыхали они. – Сразу в постель к матушке! Сладкие стоны в келье долго не утихали. – Молодец, крошка! – улыбнулась утомленная матушка Изольда. – Тебе предстоит многому научиться, кроме чтения молитв и вышивания! Сейчас отдыхай и готовься к обряду посвящения!.. Для юной послушницы потянулись серые монастырские будни, полные молитв и ожидания чего-то такого, о чем монашки предпочитали не говорить. – Что такое посвящение? – пыталась она выяснить у новых подруг, но те хранили молчание. Наконец, час посвящения настал. Катрину одели в лучшее платье, взятое из домашних запасов, ввели в подвал, где монашки разложили на полу распятие с подвижным деревянным механизмом. – Сейчас ты пройдешь обряд, – шептала ей на ухо женщина, придерживающая ее под руки. – В свое время мы все через него прошли! – Всем молиться, – приказала мать-настоятельница, развязывая на девушке завязки. – Сейчас все и начнется! Одеяние послушницы упало к ногам Катрины, предоставив монашкам удовольствие полюбоваться юным телом новой сестры. Пальцы Доры, самой старой монахини, быстро нашли девственную дырочку. – Не бойся, дитя мое, это совсем не страшно! – смочив слюной палец, монашка ввела его в лоно, не очень глубоко, примерно на дюйм. – Какое непаханое поле! Умелый плотник сделал на деревянном истукане во всей красе то, что обычно прикрывали набедренной повязкой, и как следует отполировал выступающую часть. – Возьмите ее под руки, – приказала настоятельница, – и раздвиньте ей ноги! Четыре монахини подняли Катрину и понесли к распятию. – Тебе предстоит сесть на распятие! – пятая, старая монахиня продолжала ласкать ее пальчиком. – Если у тебя будет сухо, значит, будет очень больно! – Нет! – Катрина, увидев, что ей предстоит, сделала попытку освободиться, за что тут же получила от матушки Изольда звонкую пощечину. Ужас, все тот же ужас, забрался в ее душу. – Еще одно движение без разрешения и запорю розгами! – шипела матушка-настоятельница. Курились кадила с ладаном. Монашки, свободные от церемонии, пели торжественный молебен, но Катрина не понимала слов. – Ну вот, потекла! – улыбнулась старая монашка, переходя кончиком пальца на клитор. – Еще немного, и ты будешь готова! «Я этого не переживу! – девушка отчаянно вздрагивала, понимая бесполезность сопротивления. – Я, конечно, ласкала сама себя, о чем честно призналась настоятельнице на исповеди, но не вот так, прилюдно, да и деревяшка порвет меня насквозь! Нет, я не хочу умирать!» Монашки с нетерпением ждали начала церемонии: в свое время каждая из них садилась на распятие, и теперь они хотели подвергнуть Катрину той же участи. «Я не вынесу этого! – подумала Катрина, увидев огромных размеров полированную деревяшку. – Нет!» Увлажненные пальцы старушки начали не спеша ласкать нежную горошину, а процессия из монашек, несущих Катрину на руках, шаг за шагом приближалась к распятию. – Аминь! – скомандовала Изольда. При этом страстном движении деревянный фаллос проник на всю длину, порвав девственный заслон. Боль была такая, что Катрина не сдержала крика. – Хорошо насадилась! – радовались монашки, продолжая удерживать новенькую на кресте. «Ну вот, меня разорвали, – подумала девушка, – все кончено! Не так я представляла себе брачную ночь!» Монашки, помогавшие в обряде инициации держать Катрину, жаждали первыми добраться до ее вкусного тела. Измученная девушка, снятая по приказу настоятельницы с палки, подчинялась всем капризам монашек. Ее тело было без счета обласкано, искусано и облизано похотливыми сестрами, жаждавшими отведать девственной крови. После завершения обряда Катрину напоили вином, признали полноправной сестрой и повели в баню умерщвлять плоть. Оказалось, монашенки обители не теряли времени даром, предаваясь утонченной любви – сами время от времени устраивали оргии, впрочем, не чуждаясь мужского общества. Под баню монашки выделили каменный сарай, в котором сложили печь и поставили большой медный котел. Девушке, никогда не видевшей бани, показалось, что она попала в Ад! Монашки плескали на камни воду и нещадно хлестали друг друга вениками. Когда, казалось, ее душа вот-вот покинет тело, Катрину вывели на улицу и стали окатывать холодной водой. – Ничего, – настоятельница, в молодые годы побывавшая у московитов, обожала париться, – в Аду будет хуже! За веники, грешницы! [Бани в Англии существовали со времен древних римлян, построивших первые термы. Оттуда и пошло название: bath не что иное, как «баня». Бани по-черному, напоминающие русские, изредка встречались в монастырях с XII века, разумеется, только в тех, где устав позволял мыться – прим. переводчика] После бани Катрину одели так же, как всех остальных монашек: в длинную льняную рубашку, аналав, кожаный пояс и верхнюю накидку из белой козьей или овечьей шкуры, кукуль, шапочку конической формы, и мафорий – покрова на шапочку, вроде капюшона или башлыка. После банного ада приятная, ласковая теплота разлилась по всему телу новой монашки. – Как ни странно, я жива! – Катрина испытала чувство незнакомого покоя. – А с каким остервенением они хлестали друг друга вениками! Я думала, что кожа моя чулком сползет, а это оказалась грязь! [Чтобы не путать читателя я продолжаю называть Катрину светским именем, а не тем, что она получила при посвящении в монахини] Глава пятая. В объятиях злой Линды На жительство Катрину определили в келью к Линде, двадцатилетней монашке, вот уже два года запертой в стенах монастыря и весьма искушенной в плотском грехе, заведующей розгами и пивом. [Простой люд и монахи обожали темное пиво, или, как его звали тогда, эль. Причем, судя по историческим документам, хмельной напиток употреблялся в довольно больших количествах. Например, согласно уставу одного из женских монастырей в Англии, монашке было положено 6 пинт эля в день, а это примерно 3,4 литра! – прим. переводчика] По распоряжению матушки Изольды, неделю Линда Катрину не трогала, чтобы страшные разрывы немного зажили. Целую неделю Линда изнывала от неразделенной страсти к новенькой монашке. Наконец, ей было позволено посвятить новенькую в тайны отношений между женщинами. – Без рубашки легче спать, – сказала она, раздеваясь на ночь, – и ты тоже разденься! Похоже, я начинаю толстеть на должности матушки-пивоварки! – вздохнула она. – А тут еще эта обязанность по заготовке розог! Катрина послушно разделась. – Рыженький мой котеночек, – воскликнула Линда, любуясь новой соседкой по келье, – какая ты горячая! До чего у тебя нежная кожа! – Бедное дитя, – повторила Линда, прижимая девушку к себе. – Я тебе по дружбе заготовлю самые прочные, самые ровные и секущие розги, когда придется принимать покаяние, и угощу пивом! Пойдем на мою кровать! Будем учиться трибадии! Катрина оказалась лежащей на Линде, головой к ее ногам. Бедра новой подруги слегка сжали голову Катрины. – Ну, что ты медлишь? – не в силах больше сдерживаться, Линда приподнялась и, рванув Катрину за волосы, с силой вдавила веснушчатое лицо себе в горячее лоно. Та, уже имея опыт общения с матушкой Изольдой, угадала желание подруги и принялась вылизывать нежные части тела между ногами. – Рыжая стерва! – не давая Катрине толком вдохнуть, монашка стала с огромной силой тереться норкой о лицо новенькой. – Не отлынивай! Катрина протиснула свою голову между ног подруги, языком раздвигала щель, а губами втягивала коричневые губки. «Бедная моя покойная матушка, – подумала Катрина, забираясь языком в вонючую глубину, – да простит она меня, грешную! Кто же знал, чему придется обучаться в этой обители!» Линда сладко вздрагивала, но ласки Катрины ей не нравились. «Без огонька девочка работает!» – подумала она, рывком приподнялась и с размаху влепила Катрине звонкую пощечину. Из глаз девушки полетели искры. Сквозь звон в ушах она услышала: – Ты, [непереводимое староанглийское ругательство – прим. автора] поганая, ты будешь лизать, как следует? И она угостила Катрину новой пощечиной, сильнее прежней. – Не надо! – Катрина зарыдала, прикрыв руками лицо. – Ты так никогда не научишься! Это тебе не с Изольдой лизаться! – Линда перевернулась и села Катрине на лицо. – Лижи, да как следует! Запорю! Катрина не могла открыть глаз: ресницы слиплись от выделений Линды, пахнущих почему-то тухлой рыбой. В нос, рот текла горько-солоноватая слизь. Язык Катрины с непривычки одеревенел и высох. – Лижи анус, – шипела Линда, – почему тебе надо повторять все дважды? Катрина, сунув впервые в жизни язык в анус, почувствовала, как его сразу начинало щипать. – Глубже, ну глубже же, – Линда уже не постанывала, как вначале, а кричала в полный голос, – подстилка, я из-за тебя не могу кончить! Лицо Катрины оказалось немилосердно сжатым между бедер строгой учительницы. Линда вздрогнула и упала животом на кровать. Удовольствие от языка новенькой получилось слабым и никак не соответствовало недельному ожиданию. – Открой рот! – она изо всей силы вцепилась в рыжие волосы, и посмотрела в залитое слизью и слезами лицо. – Шире! – приказала она и плюнула в него. Девушка поперхнулась и закашлялась. Слюни, сопли и слизь потекли их рта и носа Катрины на груди, украшенные розовыми сосочками. – Мерзавка!! – Линда рывком и вцепилась в соски несчастной монашки. – Ленивая мерзавка! С силой она принялась сжимать и выкручивать их, отчего они моментально побагровели. – Нет! – невероятная боль пронзила Катрину, она заплакала и схватила за руки мучительницу. – Не надо! – С таких как ты, шкуру спускать надо! – она как тигрица бросилась на Катрину, повалила и снова села девушке на лицо. – Смотри, вот как надо! – Линда и стала теребить себе клитор, размером со спелую вишню. «Скорей бы все кончилось!» – думала Катрина, покорно лаская языком анус. Вдруг Линда охнула, захрипела, и Катрина ощутила во рту вонючую слизь. – Хорошо! – Линда, тяжело дыша, замерла наездницей на лице новенькой, не шевелясь, ощущая горячим влагалищем нежный ротик. На это мгновение они как бы стали единым организмом. «Интересно, что чувствует Линда? – думала Катрина, не в силах открыть глаза, – и зачем так жестоко она со мной обошлась? Зачем пощечины и синяки на груди?» А потом Линда почувствовала, как на нее капают слезы, а жаркий язык Линды слизывает их одну за другой. Она облизывала Катрину как кошка, плача, лаская и прося прощения. – Что ты делаешь, – лепетала Катрина... Тут губы Линды слились с нижними губами Катрины. Линда была намного опытнее, и она доказывала это каждым прикосновением. Внимательно следя за нарастанием неистовства, в которое ввергалась жертва, Линда останавливалась и удваивала страдания, то удаляя наступление оргазма, то приближая его. И вдруг Катрина поняла, что игра в любовь, хоть и грубая, унизительная, прекрасна, как сама природа. Если бы враг рода человеческого увидел этих двух нагих женщин, то он мог бы подумать, что в его сети попалось сразу две заблудшие души, но, как известно, вход лукавому в монастырские кельи строго запрещен. Проворный язык Линды колол и давил, как кинжал наемного убийцы, глубоко вонзаясь, а потом выскальзывая. «Вот это подруга, вот это страсть! – думала Катрина. Быстрый язык пивоварки не знал преград. Тонкие и плотные губы обхватили бугорок так, как хватала их матушка Изольда. Линда была злее голодной волчицы... Сколько времени это продолжалось, Катрина не помнила, она была зацелована, смята и стерта... От щипков она вскрикивала, но тихие ласки подруги вливали в нее новое, незнакомое чувство. Катрине запомнились ее нежные руки, неутомимые губы, но больше всего – язык, проникающий так глубоко, так сладко... Линда лежала, вне себя от восторга, и едва способна была сдержать страстные стоны. – Бедняжка Катрина, – улыбнулась Линда, – я сделала тебе больно, но все же мы будем добрыми друзьями! – она достала из тайника кувшин с темным крепким пивом, предназначенным исключительно для гостей мужчин и печенья. Катрина не заставила себя долго просить, и начала усердно лакомиться, так как после игр у нее разыгрался аппетит. Линда была иссушена, хотя через край наглоталась пива. Катрина, опьянев с непривычки, отплатила ей тем же, и хотя поначалу не очень верила в свои способности, но вскоре убедилась, что может быть таким же искусной любовницей, как и она. – Линда! – Катрина билась в судорогах, не понимая, где она и что с ней. Ночью Катрине приснилось, что она лежит в лодке посреди озера. Она открыла глаза от яркой вспышки света. Прямо перед ней в воздухе висела икона. На ней изображена женщина в черном, руки расположены так, словно у нее должен быть младенец. «Надо взять икону и отнести в монастырь!» - поняла она. По дороге она увидела очень много крестиков. Они были буквально везде: в воздухе, на земле и в воле. «Что за бред мне приснился!» – Катрина проснулась, прижалась теснее к Линде, и снова уснула. Начало сна было такое же, картинка в картинку, но продолжение немного другое: в монастыре стояли скамейки, заполненные зрителями, а посередине стоял аналой. Эта специальная наклонная подставка для чтения Библии было усовершенствована специальными ремнями для привязывания конечностей провинившихся монашек. Ремни использовалась по назначению лишь в том случае, когда провинившейся было назначено довольно большое количество розог и было проблематичным удержать ее в надлежащем для наказания положении. – Что случилось? – спросила Катрина. – Почему вы тут собрались? Ответом было молчание. – Возьмите крестик, или я умру! – сердце Катрины сжалось от ужаса. Она поняла, что стоит совершенно голая перед толпой! – Сегодня будет принесена искупительная жертва! – услышала Катрина голос сверху. Трое мужчин схватили ее и протащили к аналою. Налитые полушария грудей соприкоснулись с холодной поверхностью стола, и от этого девушка проснулась в холодном поту. Рядом спокойно похрапывала Линда. «Вещий сон!» – подумала Линда. Перед утренней молитвой Катрина еле стояла на ногах. После этой ночи между монашками зародилась любовь. Подруги едва могли дождаться отбоя, чтобы поскорее встретиться в кровати. Дни шли своим чередом, и каждый миг усиливал в Катрине жар невыразимых чувств, которые разбудил в ней монастырь. В общем, веселье духа, излучаемое грешной матушкой Изольдой, передавались всем сестрам. Не было внутри монастырских стен и тени уныния или той иссушающей душу отрешенности, которые так часто иссушают души монашкам. Устав был достаточно строг, но матушка Изольда почитала молитвы искренним покаянием за первородный грех. Она сумела пробудить в сестрах это понимание смысла молитвы, и все, что им надлежало совершать для соблюдения устава, было исполнено жизнерадостности и добросердечия, которые вносили проблески высшего бытия в земную юдоль. Сестры проводили бесконечно сладкие часы, а время от времени каялись, и получали изрядную порцию розог... (Продолжение следует!) [/QUOTE]
Вставить цитаты…
Имя
Проверка
Ответить
Главная
Форумы
Секс форум
Эротика Форумчан
Эротические рассказы
Четыре дня страданий
Сверху