Вот еще по темке из л/а
Внешность:
культурная настройка нашего зрения»
Каноны красоты будут становиться более гибкими и многообразными, убеждена историк моды Ольга Вайнштейн. Это отвечает не только гуманистическому императиву наших дней «Разные идентичности – равные возможности», но и требованиям рынка. А такой категории, как «объективная привлекательность», не существует вовсе.
Ольга Вайнштейн – доктор филологических наук, автор книги «Денди: мода, литература, стиль жизни» (НЛО, 2005), составитель сборника «Ароматы и запахи в культуре» (НЛО, 2003).
Psychologies: Как возникло само понятие «физическая красота»?
Ольга Вайнштейн: Изначальные представления о красоте связаны с функциональностью: чем человек лучше подходит для своего предназначения, тем он красивее. Именно поэтому, скажем, архаический эталон женской красоты – это образ женщины-матери: широкие бедра, большая грудь, выпуклый живот. Однако эстетизация функциональных признаков – лишь одна грань в процессе формирования представлений о красоте. Другая – это эстетизация разного рода отличительных знаков, маркирующих статус их носителя: бусы, татуировки, манеры, одежда и т. д. Изначально они тоже имели утилитарное значение – ориентировали в социальной ситуации, однако со временем знаки, соответствующие высокому статусу, начали восприниматься как более красивые. Именно так возникает ориентация на представителей элиты как на идеал красоты.
Psychologies: Какие еще факторы способствуют формированию тех или иных канонов красоты?
Ольга Вайнштейн: На этот счет существует несколько теорий, которые сходятся в одном: в истории всегда чередуются два типа привлекательности: одухотворенный и болезненный (его можно назвать «готическим») и здоровый, цветущий и пышнотелый. Первый в целом присущ нестабильным эпохам – ярче всего он проявляется в эстетике Средневековья. Второй сопутствует более или менее благополучным периодам – например, 50-м годам, когда мир восстанавливался после Второй мировой. В то же время замечено, что именно жизнеутверждающий эталон красоты вместе с сопутствующей ему оголенностью фигуры (в первую очередь женской) проявляется и в смутные времена: это связано с тем, что подобный «приземленный» типаж ассоциируется с сексуальностью и размножением, а неспокойные эпохи требуют более быстрого воспроизводства населения. Этот взгляд подтверждается, в частности, периодом наполеоновских войн рубежа XVIII–XIX веков, когда процветала так называемая нагая мода – облегающие туники, глубокие декольте, открытые лодыжки. Несмотря на последовавший за этим значительный регресс (кринолины, турнюры, корсеты и т. д.), именно к этому историческому периоду восходят наши представления о женской красоте как о выражении индивидуальности ее обладательницы.
Psychologies: А с какого времени можно говорить о «легализации» мужского тела?
Ольга Вайнштейн: Я бы отнесла это событие к последней трети XVIII века, к так называемой эпохе предромантизма, когда появились денди – светские модники, провозгласившие заботу о внешности одной из главных обязанностей просвещенного человека и закрепившие моду на костюм, подчеркивающий естественную анатомию мужской фигуры. Кстати, предромантизм вообще важнейшая эпоха: с нее внешность, да и индивидуальность в целом, становится чем-то большим, чем просто набор социальных идентичностей, – облик человека впервые становится метафорой его духовного мира.
Psychologies: На протяжении многих столетий красота связывалась с идеей личного счастья. Почему?
Ольга Вайнштейн: Я бы искала корни этого феномена в мифологическом мышлении. Красота – символ божественности, отмеченности высшими силами, нечто вроде магического оберега, защищающего своего носителя от опасностей.
Psychologies: Каков ваш прогноз: как будут меняться наши представления о красоте в ближайшее время?
Ольга Вайнштейн: В сущности, такой категории, как «объективная привлекательность», не существует: красота – это не более чем определенная настройка нашего зрения, обусловленная историко-культурным фоном. В последнее время именно такой взгляд на этот феномен становится все более популярным. Поэтому я уверена, что стандарты красоты будут становиться более разнообразными. Это отвечает не только гуманистическому императиву наших дней: «Разные идентичности – равные возможности», но и требованиям рынка. Нынешние «фотомодельные» стандарты восходят к 60-м годам XX века, когда выросло первое поколение, способное бравировать своим благополучием – делать акцент на том, что они недоедают не в силу необходимости, а по собственному желанию. Люди, не соответствующие этому эстетическому эталону, чувствуют собственную ущемленность: они сомневаются в своем благополучии, им сложнее подобрать себе одежду, а это невыгодно производителям. Так что движение к большей полиморфности в представлениях о красоте неизбежно, и тому есть как нравственные, так и экономические причины.
, а сейчас мечта рельсоукладчика и то ж ниче так