Меню
Главная
Форумы
Новые сообщения
Что нового?
Новые сообщения
Последняя активность
Пользователи
Текущие посетители
Вход
Регистрация
Что нового?
Новые сообщения
Меню
Вход
Регистрация
Приложение
Установить
Главная
Форумы
Секс форум
Эротика Форумчан
Эротические рассказы
Четыре дня страданий
JavaScript отключён. Чтобы полноценно использовать наш сайт, включите JavaScript в своём браузере.
Вы используете устаревший браузер. Этот и другие сайты могут отображаться в нём некорректно.
Вам необходимо обновить браузер или попробовать использовать
другой
.
Ответить в теме
Сообщение
<blockquote data-quote="DeMonica" data-source="post: 876070" data-attributes="member: 10989"><p>Продолжение!</p><p></p><p>Глава шестая. Моррис</p><p></p><p>Женщина – это химера, ее внешность приятная, прикосновение смрадное, ее </p><p>общество – смертельно опасное. Она горька как смерть, как дьявол, потому что </p><p>дьявол и есть смерть</p><p>Яков Шпленгер "Молот ведьм"</p><p></p><p></p><p>Хелен, монашка, ухаживающая за монастырским пони, ничем не выделалась среди сестер. Никто бы не сказал, что монашкой является обладательница этого милого личика, карих раскосых глазок, доставшихся от кельтских предков, небольшого носика, слегка вспухших губок, курчавых каштановых волос, и стройной фигурки. На первый взгляд, не монашка, а настоящий ангелочек, не расстающийся с четками и молитвенником. После жуткого изнасилования, учиненного паломниками, родители не нашли ничего лучшего, как отдать слегка тронувшуюся умом девушку в монастырь, для поправки душевного здоровья.</p><p>Матушке Изольде казалось, спокойная размеренная монашеская жизнь пошла на пользу Хелен. Никто бы не сказал, что под этим ангельским личиком прячется страстная женщина. В обязанности послушания Хелен входил и уход за Моррисом, упрямым и своенравным животным. Все монашки старались держаться подальше от этого лохматого, низкорослого и очень вредного животного. Послушание было весьма суровым: Моррис любил кусаться, а Хелен сумела найти с ним взаимопонимание.</p><p>Стараниями монахини серый с черными пятнами пони всегда был чист, вычищен и весело ржал, увидев приближающихся монашек.</p><p>– Факт, в этом животном живет нечистая сила, – рассуждала Катрина, разок пообщавшись с Моррисом. – И почему он так любит кусать, и именно за попу? Не понимаю, как Хелен умудряется с ним управляться?</p><p>Катрина была только рада, что ей в качестве послушания достались цыплята. Только вот заглядывая в конюшню за соломой, Катрина стала замечать в глазах животного какой-то мужской интерес.</p><p>– Господи, помилуй несчастную Хелен! – крестилась Катрина и старалась как можно скорее покинуть конюшню.</p><p>Матушка Изольда, от глаз которой в монастыре было не скрыться, несколько раз исповедовала Хелен, но ничего не добилась.</p><p>– Эх, грехи мои тяжкие, – вздыхала матушка Изольда, как говорил Тертульен: "Ты должна всегда пребывать в трауре, лохмотьях и раскаянии, чтобы искупить свою вину за погибель рода человеческого. Женщина, ты врата дьявола, ты первая прикоснулась к древу Сатаны и нарушила божественный закон". – Вот искупаем мы грехи наши!</p><p>– Нечистая сила, – монашки крестились и старались держаться от пони подальше.</p><p>– Может, продать его Аврааму на колбасу? – шушукались они.</p><p>Впрочем, настоятельница любила пони, подарок одного графа, и не спешила с ним расставаться. Хелен усердно молилась, и выполняла послушание.</p><p>– Ну что, чудо-юдо лохматое, опять репейников на хвост нацеплял? – Хелен взяла гребенку и принялась за пони. – И когда же ты уймешься?</p><p>В ответ лошадка только фыркала, да похотливо поглядывала на монашку. «Будь наш Моррис мужчиной, – мечтала монашка, – впрочем, и конем ему тоже неплохо быть! Кормят, поят, чистят, работой не перегружают. Одним словом не жизнь, а жизнь в монастыре! Зачахнет животное без подружки!»</p><p>Помолившись, монашка начала собирать Морриса на службу: надо по монастырским делам съездить в ближайшую деревню, повидать Авраама и сделать заказ на новую партию лечебных микстур.</p><p>– Не мотай головой, упрямец, – она надела уздечку, – дам хлебца!</p><p>Уговаривая лошадку таким образом, женщина положила вальтрап, закинула на спину Моррису седло. Хорошо, что пони был низкорослым, и маленькой Хелен не приходилось тянуться.</p><p>– Какой ты у меня лохматый! – монахиня начала застегивать подпругу и как бы случайно схватила конский пах. – Надо ехать, а тебе бы сейчас кобылку! Может, согласятся деревенские тебя развязать?</p><p>Пони встрепенулся и фыркнул от негодования. Весь монастырь знал, что Моррис девственник, как тот монах, что дал благочестивый обет безбрачия.</p><p>– Ну, что же ты, – монахиня, решив, что Моррис захочет кусаться, сильно испугалась, и отдёрнула руку, – я тебя в обиду не дам! Ешь свой хлеб, и поехали!</p><p>– Эй, Хелен, – женщину позвала Катрина, – я возьму соломки для цыплят!</p><p>Катрине не удалось стать свидетельницей выходки Хелен.</p><p>– Конечно! – монахиня перекрестилась и по-женски уселась в седло.</p><p>– Прости меня, грешную! – подобрав одеяние, монахиня погнала коня по полю. – Интересно, а как бы ты себя вел, увидев молоденькую кобылку? Вот у людей все просто! Увидели паломники меня, грешную, и все!</p><p>Монашка вспомнила гнилые зубы и пропахшее чесноком дыхание насильников. Вокруг мирный сельский пейзаж не предвещал никакой беды. Светило солнышко, порхали бабочки, и даже ворон, вестник несчастий, не каркнул ничего девушке вслед, решив полакомиться конским навозом с не переваренными зернышками овса.</p><p>Вот только с молитвами во время поездки не получилось. Моррис бежал тряской рысью, и нежная плоть похотливой монашки терлась о седло.</p><p>Тут уж стало не до молитв. Вспомнились похотливые мужские руки, срывающие с нее одежду и растягивающие несчастную жертву на траве. В те времена паломники, путешествующие от одного святого места к другому, мало отличались от разбойников и с женщинами поступали как с законной военной добычей. К сожалению, юная Хелен тогда убежать не успела…</p><p>– Подожди, мой хороший, – монахиня, отъехав от монастыря подальше, засунула для усиления ощущений себе в непоказуемое местечко два шарика из слоновой кости, скованные цепочкой.– Вот теперь ехать куда веселее!</p><p>Пони с интересом наблюдал за ней, потом съел предложенный кусочек хлеба и позволил монашке снова сесть в седло.</p><p>«Этой игрушкой научила меня пользоваться матушка Изольда, – думала Хелен, вспоминая первые ночи в монастыре. – Добрая она женщина! Я точно знаю, что второй такой пары у нее нет!»</p><p>Не проехав и половину дороги, Хелен почувствовала, что благодать спускается на нее. Ноги затряслись, тело выгнулось дугой, а душа воспарила к небесам. Монахиня уже не могла ехать спокойно, и ударила пони пятками, позабыв, кто она и где находится. Пони с рыси перешел на галоп, а, увидев ручеек, не остановился, а перепрыгнул через него!</p><p>– Неужели меня берут на небо живой? – успела подумать монашка прежде, чем ударилась носом в землю.</p><p>Разумеется, Хелен не была первоклассной наездницей, а Моррис не был скаковой лошадью, так что исход прыжка был вполне предсказуем.</p><p>«Все мужики, даже лошади, грубые потные животные!» – подумала монашка, очнувшись в траве. Пони смотрел на нее с совершенно невинным видом.</p><p>– Противное животное! – женщина оказалась на траве с задранным подолом. – Прямо как тогда…</p><p>Моррис, сунув морду монашке между ног, принюхался.</p><p>«От этого двуногого создания вкусно пахнет течной самкой!» – Моррис высунул язык и слизнул вкусную солоноватую жидкость. Потом, фыркнув, проложил занятие, а Хелен решила ему не препятствовать. Приключение получалось уж очень пикантным.</p><p>– Продолжай, мой хороший! – монашка приподняла таз и широко развела коленки, чтобы лошадке было удобнее.</p><p>Пока Моррис слизывал остатки сока, монахиня успела кончить еще два раза, а потом, приглядевшись к похотливой конской улыбке, испугалась страшных зубов, и оттолкнула голову похотливого животного.</p><p>– Грех-то какой! – монашка одернула рясу и поехала в деревню. – Странно, он так любит кусаться, а меня пожалел!</p><p>Пони трусил по тропинке так, как будто ничего не случилось. Монашка благополучно вернулась обратно и в церкви долго рассматривала старинные витражи, изображающие настоятельницу с розгами и монашку, собиравшуюся продеть руки в цепи.</p><p>«Наверное, две сотни лет назад монахини тоже грешили, – подумала Хелен, – и наказание было соответствующее! Признаться на исповеди или не признаться?»</p><p>Перспектива ложиться на скамейку под розги благочестивую Хелен совсем не радовала, но ощущение общения с Моррисом было каким-то уж очень грешным, и оттого очень сладким. Вечером Хелен снова пришла на конюшню.</p><p>Увидев ее, Моррис фыркнул и замотал головой. Взгляд пони из-под челки был каким-то заговорщеским.</p><p>– Вроде тихо, – Хелен оглядела конюшню, но не заметила Катрины, мирно дремавшей на сене. – Значит, никого…</p><p>Хелен не имела никакого опыта, и не осмотрела конюшню как следует, а зря. Катрина после бессонной ночи с Линдой зашла в сенник и, не отсчитав и трех бусинок на четках, сладко уснула.</p><p>– Кар-р! – только ворон вдруг каркнул во дворе.</p><p>Услышав ворона, Моррис дёрнулся, зубами схватил монашку за рясу и едва ее не порвал.</p><p>– Что ты делаешь? – монахиня с ужасом вскрикнула. – Неблагодарное животное! Может, высечь тебя плеткой, чтобы ты не прыгал через ручейки? – Хелен, помолившись, взялась за скребницу и принялась чистить Морриса.</p><p>Впрочем, все молитвы вылетели из головы, когда монахиня увидела, что Моррис по-своему, по лошадиному, ее хочет!</p><p>– И почему матушка Изольда не купит тебе подружку? – Хелен, закрыв дверь на засов, стала раздеваться. – Честное слово, я великая грешница, – она вся дрожала от возбуждения, – гореть мне в геенне огненной!</p><p>Ее щеки пылали огнем, а тело бросало то в жар, то в холод. С одной стороны, перспектива розог, а с другой…</p><p>Пони с удивлением смотрел на монашку: смущенная с растрепанными волосами, она издавала приятный запах, сводивший животное с ума.</p><p>Катрина, смотрела страшный сон: отец собрался ее высечь, и привел посмотреть на экзекуцию не только братьев, но и прадедушку Максимилиана.</p><p>– Сегодня мы накажем нашу великую грешницу! – Максимилиан руководил экзекуцией. Напрасно Катрина молила о милосердии. Казалось, все мужчины в ее роду сошли с ума и ходят только одного: надругаться над ее несчастным телом. Из сонного кошмара ее вывел стон Хелен.</p><p>– Вот это да, – прошептала она, увидев Хелен, танцующую нагишом перед лошадкой, – у нас что, в монастыре не только привидения, но и ведьмы есть?</p><p>Взгляд Хелен излучал похоть круче, чем матушка Изольда при первом близком знакомстве. Казалось, ее глаза просто искрились от желания и возбуждения.</p><p>Мало того, что монахиня стояла перед конём совершенно без одежды, она взяла большую морковку, вставила ее между ног и повернулась к животному.</p><p>– Хочешь? – спросила она. – Свежая, сладкая!</p><p>Пони подошёл, и начал обнюхивать промежность.</p><p>– Мой маленький Моррис! – монахиня улеглась на солому и раздвинула ножки!</p><p>«Вот это Хелен! – подумала Катрина, высунувшись из убежища. – Кто бы мог подумать!»</p><p>Пони, схрупав морковку, начал облизывать выбритое местечко.</p><p>– Прости ее грешную! – Катрина шептала молитву.</p><p>Тишину на конюшне прервал нежный стон: Хелен вздохнула, выгнулась дугой, и, простонав что-то нечленораздельное, без сил упала на солому, но пони не собирался останавливаться.</p><p>Моррис не торопясь, облизывал монашку между ног, видимо соленая жидкость, выделившаяся после оргазма, пришлась ему по вкусу. Катрина была сама в полуобморочном состоянии от пережитого зрелища: между ног зачесалось, и очень захотелось в свою келью, в объятия строгой подруги.</p><p>Моррис облизнулся, тряхнул головой и встал в ожидании подачки. Монахиня, поняв, что Моррис вполне заслужил награду, протянула еще одну морковку, но тот впервые в жизни отказался, и тихонечко заржал!</p><p>– А, ты тоже хочешь? – монахиня, увидев возбуждение Морриса, нырнула ему под брюхо, обхватила член рукой, и принялась облизывать. От прикосновений рук и языка член рос прямо на глазах!</p><p>Пони весь напрягся, присел на задние ноги. Катрина видела, как вздулись вены на ногах и боках лошадки. «И почему Моррис ее не кусает? – подумала Катрина. – Неужели ему это нравится?»</p><p>– Вот это страсть! – тихо сказала Катрина, подобравшись поближе. – Наверное, Хелен ведьма и знает лошадиное слово! А меня это чудовище за попу укусило, и так больно!</p><p>Одними ласками и лизанием дело не закончилось. Монахиня, потеряв остатки стыда, встала на четвереньки.</p><p>– Вот это да, – прошептала Катрина, – кажется, пони только этого и ждал.</p><p>Огромный член вошёл в женщину и начал быстро двигался. Конюшня наполнилась похотливыми стонами грешной монашки.</p><p>«И как ее не разорвет? – подумала Катрина. – Хорош наш ангелочек! Как говорил мой папа, в тихих девонширских болотах черти водятся!»</p><p>Животное храпело и ритмично двигалось, штурмуя тело похотливой монашки.</p><p>– Ох! Ах! – монахиня стонала.</p><p>– Уф! – фыркал пони и мотал головой.</p><p>– Нет! – Хелен громко вскрикнула и затряслась в судорогах, поджав свои длинные ножки в коленках под себя, обхватив их руками.</p><p>«Только подумать! Ей понравилось! – подумала Катрина. – Впрочем, пора мне прятаться. Если Хелен меня увидит, могут быть неприятности!»</p><p>Одевшись, монахиня ушла из конюшни. Катрина, немного подождав, вышла следом. В келье ее ждало полное разочарование: Линда выпила столько микстуры Авраама вместе со свежим пивом, что играть отказалась.</p><p>Всю ночь Катрине снились кошмары: отец то угрожал ремнем, то ставил перед собой на колени, то вдруг превращался в похотливого пони! К тому же Линда храпела, как матрос. Измученная Катрина заснула лишь под утро, после того, как честно поработала пальчиком со своим клитором.</p><p>Катрина не стала выдавать Хелен, но приключение в конюшне не прошло незамеченной для матушки Изольды. Преодолев всю свою скаредность, она купила для Морриса кобылку, но тот не хотел на нее даже смотреть!</p><p>– Ну, что за напасть такая? – сетовала матушка, и подвергла Хелен строгому допросу. На исповеди монашка признала, что уже давно живет с пони.</p><p>Правда всплыла наружу, и теперь Хелен должна была своим телом ответить за грех с помощью поста и покаяния.</p><p>– Ты поможешь мне? – Линда, взяв в компанию Катрину, собралась нарезать прутьев для покаянного ритуала. – Ты ведь не участвовала пока в покаянной церемонии! Что поделаешь, мы грешим, мы и каемся!</p><p>– Вот смотри, – учила она девушку выбирать прутья, – надо резать гибкие и ровные, толщиной с мизинец у основания. Затем очищай от листьев и складывай в корзину!</p><p>– А сколько резать? – Катрина с ужасом подумала, что такие розги будут припасены и для ее тела.</p><p>– Чем больше, тем лучше! Всегда надо иметь запас, – пояснила Линда, – мало ли, что… И вообще, прутья должны вылежаться в рассоле.</p><p>– Это что б больнее было? – Катрина вспомнила зуд, по три дня не проходившей после тонких школьных прутиков.</p><p>– Ну и для этого тоже! – Линда попробовала прут в воздухе. – Ведь она пробуждает ум, стимулирует память, ну и принуждает к покорности и смирению!</p><p></p><p>Глава седьмая. Призрак девичьей башни</p><p></p><p>– Кар! – На этот раз ворон положил глаза на четки Катрины.</p><p>Птица, терроризирующая монастырь, обожала все блестящее. Четки Катрины ворону сразу понравились, и теперь надо было только улучить момент, когда она зазевается.</p><p>– Катрина, – раздался голос матушки настоятельницы, – ты приготовила корм цыплятам на ужин?</p><p>– Сейчас, матушка! – девушка отвернулась, и ворон, спланировав к оставленным без присмотра четкам, тут же унес их в башню.</p><p>– Нет! – девушка бросилась за вороном, но было уже поздно.</p><p>«Я проворонила матушкины четки! – душа Катрины сжалась в комок. – Теперь меня не просто высекут, а семь шкур спустят!»</p><p>Ложиться под розги девушке совсем не хотелось. Только на прошлой неделе она помогала держать монашку, уличенную матушкой-настоятельницей в любовной связи с монастырским пони.</p><p>Расправа была очень жестокой. Молодую женщину заставили догола раздеться и лечь на скамью. Со стороны монашкам казалось, что распластанное тело ждет порки, шелеста разрезаемого прутом воздуха, хлестких обжигающих ударов. Матушка Изольда обожала эту привычную картину.</p><p>Мертвенно-серыми губами приговоренная шептала покаянные молитвы: "Gloria" и "Confiteor" [«Слава» и «Каюсь» – католические молитвы – прим. переводчика]. Они повторялись монашками перед поркой несколько раз, ибо так матушка Изольда добивалась очищения душ кающихся ото всех грехов.</p><p>Она провозглашала "Gloria", и монашки подхватывали: "Gloria in excelsis Deo" [«Слава в вышних Богу!»]. В этот момент Катрине показалось, что небеса разверзаются над покаянной скамьей, и душа приговоренной устремляется к Богу. То, что порка в монастыре не имеет ничего общего с тем, что вытворяли с девочками в школе монахи-учителя, Катрина поняла сразу. Вместо тоненьких прутиков, связанных в пучок, оставляющих болезненные, но быстро проходящие следы, в монастыре использовались длинные ивовые прутья толщиной в мизинец, заранее вымоченные в соленой воде. Тут придерживанием за спину или зажатием головы между ног не обойтись. Приговоренную к покаянию или привязывали, или крепко держали помощницы. Катрине пришлось сесть провинившейся на ноги, а Линда села на голову. Матушка-настоятельница произнесла короткую речь, обвинив монашку не столько в грехе, сколько в том, что развращенный пони теперь не смотрит на кобылок, и от этого монастырю прямой убыток: жеребята не будут рождаться, и призвала всех помолиться.</p><p>«Ее сейчас будут пороть!»– подумала Катрина, с шипением втягивая в себя воздух. Пятки приговоренной уперлись прямо в промежность Катрине.</p><p>От первого удара монашка застонала, а на теле вспухла и тут же опала красная полоса.</p><p>Матушка Изольда нанесла второй удар, в дюйме от предыдущего, и еще один, чуть ниже ягодиц. От щелчка кончика прута на нежном теле показалась кровь, а монашка отчаянно взвизгнула.</p><p>«Боже, нет ничего унизительнее публичного наказания, – подумала Катрина, – хуже будет, только если прутья возьмет мужчина!»</p><p>Порка была суровой. Монашка подпрыгивала, выгибалась дугой и пяткой давила в промежность Катрине так, что девушка умудрилась испытать к концу порки настоящий оргазм: горячая волна была такой сила, что она еле усидела на ногах кающейся грешница. Краем глаза она видела, что Линда, зажавшая между своих ног голову провинившейся, чувствует то же самое.</p><p>Вскоре иссеченная грешница настолько обессилена, что не могла даже кричать, из нее вырывался лишь слабый хриплый стон, и тогда матушка Изольда милостиво прекратила наказание</p><p>Несчастную монашку после порки унесли на рогоже в келью. Сил самой встать со скамейки у нее не было. Линда пошла отпаивать несчастную пивом, а заодно и изнасиловала.</p><p>Неудивительно, что страх перед розгами матушки-настоятельницы был у новенькой так велик, что «Будь, что будет!» – Катрина решилась войти в девичью башню.</p><p>Внутри старой башни было безмолвно, лишь звук шагов отзывался глухим эхом. Нельзя описать словами то ужасное положение, в котором очутилась Катрина. На чердак вела изношенная временем дубовая лестница, шатавшаяся и скрипевшая при каждом шаге.</p><p>– Господи, прости меня, грешную! – она с трепетом вступила на первую ступеньку.</p><p>Скрип показался девушке громом среди ясного неба.</p><p>– Нет! – раздался незнакомый голос и свист хлыста. – Не надо!</p><p>«Прости меня, грешную!» – Катрина крестилась и шептала молитвы. Казалось, что на чердаке кого-то секут, причем на смерть! Каждый скрип ступеньки отдавался в сознании отчаянным визгом и свистом хлыста, рассекающего нежную плоть.</p><p>«Я действительно это слышу, или мне только кажется? – подумала она, пожалев о смелом решении. – А не лучше было бы лечь под розги? Я, и одна в таком безотрадном месте!» Она мысленно обратилась ко всем святым на небесах с горячей мольбой о помощи и продолжила путь наверх.</p><p>На верхней ступеньке наваждение кончилось. Порка прекратилась, и Катрина испытала что-то похожее на радость, увидев слабый, мерцающий луч застилаемой тучами луны, проникавший сверху, где часть потолка, по-видимому, обвалилась.</p><p>Наконец, она толкнула дверь, ведущую в роковую келью, и с трепетом вступила под мрачные своды, откуда до нее донеслись вздох и шаги. Катрина сделала еще несколько шагов вперед и вдруг увидела женскую фигуру, прислонившуюся к стене.</p><p>– Святые угодники! – монашка перекрестилась, прошептала «Ave Maria», но призрак и не думал исчезать.</p><p>При появлении Катрины привидение посмотрело на перепуганную девушку.</p><p>– Молодец, – призрак строго посмотрел на монашку, – не забыла молитвы! Впрочем, я и сама молитвы умела читать!</p><p>Внешний вид призрака представлял впечатляющее зрелище. Казалось, это совсем юная девушка, примерно одного возраста с Катриной, на шее несчастной болталась петля, а через бледное хрупкое тело просвечивался лунный свет. На призраке не было никакой одежды, а волосы были растрепаны.</p><p>– Дитя, родившееся под несчастной звездой! – воскликнуло оно глухим голосом. – Ты пришла за четками? Или для того, чтобы проникнуть в тайны будущего?</p><p>Зловещим было лицо призрака, когда он произносил эти слова, и они прозвучали в ушах Катрины, словно похоронный звон.</p><p>– Простите, что я нарушила ваш покой! – запинаясь, ответила монашка. – Да, я совершила множество грехов и до того, как попала в монастырь, и успела согрешить и в этих стенах! И ворон украл мои четки!</p><p>– Возьми их, глупая девушка! – призрак показал на пропажу, лежавшую на полу.</p><p>Бусинки казались мертвенно-холодными. Прижав четки к груди, девушка была не в силах пошевельнуться.</p><p>– Ха! – произнес призрак. – Отсчитывай молитвы! Наивная и глупая девушка! Звезда твоей судьбы уже меркнет на небесах. Посмотри на запад! Вот планета, что сияет так ярко на ночном небе! Это звезда, под которой ты родилась. Когда в следующий раз ты увидишь ее, падающую вниз, как метеор, через все полушарие, вспомни о моих словах. Будет совершено страшное действо, и ты – тот, кто его содеет! Впрочем, ты можешь спастись, если уговоришь матушку-настоятельницу совершить похоронный обряд и поставить крест на мою могилу!</p><p>В этот миг из-за темных облаков, медленно ползущих по тверди, выглянула луна и пролила мягкий свет на землю. Объятая ужасом Катрина не смогла промолвить в ответ ни слова. Она стояла, словно завороженная.</p><p>– Ты думаешь, я покончила с собой? – спросил ее призрак. – Ошибаешься! На самом деле я вполне заслужила христианское погребение! Сэр Томас вот в этой самой комнате имел меня, так, как имеют почтенных горожанок, когда город на три дня отдается на милость захватчикам, а слуги ему помогали. А перед самым концом, схватив меня волосы, он развернул мою голову, и засадил большой и горячий член мне в рот, навсегда закрыв мне этим грехом путь в царствие небесное!</p><p>«Мне тоже пришлось это пережить, – подумала Катрина, – только насильником оказался мой собственный папа!»</p><p>– Сэр Томас был подвержен приступам безумия, – призрак продолжил печальный рассказ. – Я была в его доме пленницей и игрушкой! Дня не проходило без унижений побоев или насилия. Каждый раз мое сердце сжималось от ужаса, когда я видела огоньки безумия в глазах Томаса! А я полюбила его, и позволяла делать с собой все, что он захочет! Это мой самый страшный грех! Во время очередного приступа он пришел ко мне и на руках понес на крепостную стену. Тщетно я звала на помощь и молила о пощаде:</p><p>«Дорогой Томас, это я, пощади меня!»</p><p>Он слышал... но не обращал внимания и ни разу не приостановился, пока не достиг последней ступеньки. Внезапно исступление сошло с его лица, и появился куда более страшный, но более сдержанный взгляд несомненного сумасшедшего.</p><p>«Надвигается темная туча, – заявил он, – и, прежде чем вновь засияет это полное светило, ты умрешь!»</p><p>Напрасно я просила пощады.</p><p>«Какой ужас! – думала Катрина. – И это происходит со мной! Я разговариваю с призраком!»</p><p>Голос покойной Хелен терялся в гневных раскатах грома: погода снова испортилась, как и в тот день, когда несчастную Катрину увозили в монастырь:</p><p>– Сэр Томас со страшным воплем схватил меня за горло, в то время как я молила о милосердии, – продолжило привидение, – после короткой борьбы глухой хрустнули мои позвонки, а моя душа отправилась в чистилище.</p><p>Увидев мое бездыханное тело, рассудок у него прояснился, и по возвращении здравого ума сэр Томас приказал слугам повесить меня на дереве, около монастыря, как самоубийцу, и тем самым обрек мою душу на вечные мучения. Теперь только ты можешь мне помочь! Ни одна монахиня за все эти годы не рискнула подняться на этот чердак!</p><p>Темные тучи плыли над горизонтом, а вдали раздавался глухой гром. На западе все еще была видна роковая звезда, ныне сияющая каким-то болезненным светом. В этот миг блеск молнии озарил всю комнату и отбросил краевое мерцание на стеклянные четки, лежащие на полу.</p><p>– Подожди, – Катрина набралась смелости, – матушка Изольда рассказывала, что сэр Томас страдал всю оставшуюся жизнь, его законные дети умерли по разным причинам, и он умер, не оставив прямых потомков, но перед смертью усыновил одного из своих незаконнорожденных детей!</p><p>– Это был мой и его сын! – уточнил призрак. – И теперь отец Джон, унаследовавший худшие качества сэра Томаса, курирует этот монастырь. Проклятие и безумие лежит на нем, так же, как и на всем роде убийцы. А теперь возьми свои четки и уходи! И запомни, сторонись монастырского склепа ради своей же жизни или, что много дороже, своего вечного счастья! Ибо я скажу тебе, Катрина, что лучше было б, если б ты вообще не рождалась! Этот мир плохо приспособлен для молодых и красивых девушек, – призрак засмеялся, издавая неземные демонические вопли, в яростном порыве бросился в окно вниз головой, и исчез, не долетев до земли.</p><p>Туча между тем продолжала плыть... она достигла луны, та потускнела, потемнела и, в конце концов, скрылась во мраке.</p><p>Выходка с четками не прошла для монашки безнаказанно. От розог матушки на этот раз она убереглась, но в течение многих дней душевная лихорадка, полученная от посещения страшной башни, не ослабевала. Ночью она часто начинала бредить и в часы безумия говорила с призраком из девичьей башни.</p><p>Постепенно Катрина внешне стала спокойнее, но тем глубже в душу проникало пагубное пламя. Образ призрака с петлей на шее продолжал преследовать Катрину, она металась на своем ложе и взывала к святым, но не о том, чтобы они спасли ее вечную душу!</p><p>Линда, бывшая свидетелем мук Катрины, обо всем докладывала матушке и отпаивала подругу пивом. Даже в любовных ласках девушка не находила теперь удовольствия. Микстура аптекаря Авраама тоже не помогла: Катрина выпивала почти все, и на долю Линды просто ничего не оставалось. Матушка Изольда была потрясена такими очевидными симптомами душевного расстройства.</p><p>– Время вылечит! – решила она.</p><p></p><p></p><p>Глава восьмая. Неудачное лечение черной меланхолии</p><p></p><p>– Кар! – черный ворон очень обиделся, когда лишился ворованной добычи, и мечтал отмстить смелой монашке, рискнувшей подняться на его чердак. – Кар-р!</p><p>Кроме того, птице хотелось есть. Тут, как на грех, хохлатая курица вывела гулять свой выводок во двор. «Лучше добычи и не придумать! – подумал ворон. – Конечно, во дворе сидит монашка, у которой я украл четки, ну да мне не впервой!»</p><p>Ворону повезло. С того самого дня, когда призрак предсказал Катрине несчастье, ее душа пришла в состояние самого тяжкого уныния, а постоянное лицезрение девичьей башни словно наложила угрюмую печать на ее чело. Мать-настоятельница делала все, что было в ее силах, чтобы смягчить его тоску, но меланхолия не ослабевала.</p><p>В те времена средством лечения меланхолии номер один были розги, врачи, отправляясь к пациентам, не забывали ими запастись, и добрая матушка давно собиралась воспользоваться этим способом, но повода не находилось. Катрина жила, не нарушая дисциплины, и честно несла послушание на птичнике.</p><p>Конечно, ворон всего этого не знал, он высмотрел добычу и теперь собирался позавтракать. Курица, хоть и глупая птица, увидев разбойника, подозвала цыплят под крылья и стала медленно отступать в сторону Катрины, надеясь на защиту человека.</p><p>Ворон не стал ждать, а сел рядом с курицей на землю, и схватил ее клювом за крыло. Хохлатка, потеряв равновесие, упала. Ворон тут же оказался среди цыплят. Удар страшным клювом по голове цыпленка, и через секунду ворон полетел в башню, держа в лапах добычу. Курочка огорченно кудахтала, а Катрина закричала:</p><p>– Кыш!</p><p>Но было уже поздно. Разумеется, нерадивость Катрины была тут же оценена настоятельницей, и причина для наказания нашлась.</p><p>– Катрина, – строго сказала матушка Изольда, – ты ведь понимаешь, я обязана наказать тебя!</p><p>– Наказывайте, – покорно согласилась девушка, – я буду молиться за вас!</p><p>Наказание было назначено на следующий день. Линда в честь такого случая запаслась свежими розгами. К великому сожалению матушки Изольды, из-за начавшейся войны многие постоянные гости уехали добывать славу, и желающих высечь Катрину, сделав посильный взнос в монастырскую казну, не нашлось.</p><p>– Придется мне самой взяться за розги! – решила матушка после молитвы. – Ох, грехи мои тяжкие!</p><p>Девушка покорно разделась и легла на скамью. На ее лице застыла маска безразличия и отрешенности. Даже когда монашки-помощницы сели ей на ноги и на голову, приговоренная не выразила протеста. Золотые минуты, когда читались покаянные молитвы, не изменили поведения Катрины.</p><p>«Никакого страха, никакого душевного трепета! – подумала матушка Изольда, стряхивая с прута капли соленой воды. – Ну, может, хоть сейчас ее проймет!»</p><p>«Ничего, – матушка Изольда провела по ожидающей попке ивовым прутом, – будет тебе и лечение, и воспитание и наказание в одном флаконе, как микстура Авраама, нашего аптекаря! Придет время, я и до него доберусь, обращу в христианство, чтобы драть семь шкур с нас, грешных, ему неповадно было!» Прикосновение заставило Катрину задержать дыхание и замереть в ожидании, когда нежное касание сменится знакомым с детства пламенем удара. Матушка Изольда не торопилась, и Катрина успела мысленно прочитать два раза Pater Noster, пока матушка не решила приступить к наказанию.</p><p>– Я выбью из твоего тела меланхолию! – матушка, размахнувшись, опустила прут на попу девушки.</p><p>– Ай! – вырвалось у Катрины. Боль, острая как нож, пересекла ягодицы, уступив место зуду.</p><p>Матушка не торопилась, надеясь, что порка вернет девушке вкус к жизни. Кончик прута при втором, более сочном ударе оставил кровавый след на бедре несчастной.</p><p>Она секла, против обыкновения, безжалостно. После первого десятка ударов яркое адское пламя боли охватило все тело несчастной, но зажигательного «танца ягодиц» ни зрительницы, ни помощницы, удерживающие Катрину на скамейке, ни настоятельница, так и не дождались.</p><p>«Не получилось! – отбросив, прутья и взглянув на распухшую от порки попку Катрины, она почувствовала укол жалости. – Да, таким образом меланхолию не вылечить!»</p><p>Даже монашкам, обожавшим смотреть, как секут других, порка Катрины удовольствия не принесла.</p><p>«Похоже, – подумала матушка Изольда, – этот способ, весьма эффективный в обычное время, не сработал! Только бы не чахотка!»</p><p>Катрину унесли в келью, а матушка Изольда, заметив, как из глаз девушки текут слезы, вздохнула и перекрестилась. Наказание за цыпленка получилось уж слишком строгим даже по монастырским меркам.</p><p>«Может, позвать аптекаря Авраама и попробовать кровопускание? – думала она, молясь о здоровье Катрины. – Нет, после него придется весь монастырь заново святить!»</p><p>После наказания меланхолия не улетучилась, наоборот, на душе девушки было тревожно и мрачно. Крепкое пиво, что приготовила Линда, тоже не принесло облегчения. Думая доставить ей радость, матушка Изольда освободила Катрину от работы на птичнике, сделав смотрительницей старинного склепа, того самого, куда категорически запрещал ей спускаться призрак.</p><p>– По крайней мере, обитатели склепа никуда не денутся! – объяснила она свое решение. – Поставишь свечи, подметешь пол и грусти, сколько твоей душе угодно.</p><p>«Все равно жизнь моя кончена, – думала девушка, спускаясь в первый раз в склеп. – Видимо, так уж мне начертано в книге судеб!»</p><p>Разнообразие в распорядок и одиночество Катрины внесло прибытие неожиданного гостя. Некий отец Гай, в прошлом доблестный рыцарь, а ныне монах и чернокнижник, решил отсидеться в монастыре после того, как его опытами во Франции стала интересоваться Инквизиция, не столь могущественная, как сто лет назад, но вполне способная отправить еретика, чернокнижника и шпиона на костер. Каким-то чудом, возможно не без помощи злых сил он успел бежать в Англию. И как раз в его лице для Катрины подоспела неожиданна помощь.</p><p></p><p>Продолжение следует!</p></blockquote><p></p>
[QUOTE="DeMonica, post: 876070, member: 10989"] Продолжение! Глава шестая. Моррис Женщина – это химера, ее внешность приятная, прикосновение смрадное, ее общество – смертельно опасное. Она горька как смерть, как дьявол, потому что дьявол и есть смерть Яков Шпленгер "Молот ведьм" Хелен, монашка, ухаживающая за монастырским пони, ничем не выделалась среди сестер. Никто бы не сказал, что монашкой является обладательница этого милого личика, карих раскосых глазок, доставшихся от кельтских предков, небольшого носика, слегка вспухших губок, курчавых каштановых волос, и стройной фигурки. На первый взгляд, не монашка, а настоящий ангелочек, не расстающийся с четками и молитвенником. После жуткого изнасилования, учиненного паломниками, родители не нашли ничего лучшего, как отдать слегка тронувшуюся умом девушку в монастырь, для поправки душевного здоровья. Матушке Изольде казалось, спокойная размеренная монашеская жизнь пошла на пользу Хелен. Никто бы не сказал, что под этим ангельским личиком прячется страстная женщина. В обязанности послушания Хелен входил и уход за Моррисом, упрямым и своенравным животным. Все монашки старались держаться подальше от этого лохматого, низкорослого и очень вредного животного. Послушание было весьма суровым: Моррис любил кусаться, а Хелен сумела найти с ним взаимопонимание. Стараниями монахини серый с черными пятнами пони всегда был чист, вычищен и весело ржал, увидев приближающихся монашек. – Факт, в этом животном живет нечистая сила, – рассуждала Катрина, разок пообщавшись с Моррисом. – И почему он так любит кусать, и именно за попу? Не понимаю, как Хелен умудряется с ним управляться? Катрина была только рада, что ей в качестве послушания достались цыплята. Только вот заглядывая в конюшню за соломой, Катрина стала замечать в глазах животного какой-то мужской интерес. – Господи, помилуй несчастную Хелен! – крестилась Катрина и старалась как можно скорее покинуть конюшню. Матушка Изольда, от глаз которой в монастыре было не скрыться, несколько раз исповедовала Хелен, но ничего не добилась. – Эх, грехи мои тяжкие, – вздыхала матушка Изольда, как говорил Тертульен: "Ты должна всегда пребывать в трауре, лохмотьях и раскаянии, чтобы искупить свою вину за погибель рода человеческого. Женщина, ты врата дьявола, ты первая прикоснулась к древу Сатаны и нарушила божественный закон". – Вот искупаем мы грехи наши! – Нечистая сила, – монашки крестились и старались держаться от пони подальше. – Может, продать его Аврааму на колбасу? – шушукались они. Впрочем, настоятельница любила пони, подарок одного графа, и не спешила с ним расставаться. Хелен усердно молилась, и выполняла послушание. – Ну что, чудо-юдо лохматое, опять репейников на хвост нацеплял? – Хелен взяла гребенку и принялась за пони. – И когда же ты уймешься? В ответ лошадка только фыркала, да похотливо поглядывала на монашку. «Будь наш Моррис мужчиной, – мечтала монашка, – впрочем, и конем ему тоже неплохо быть! Кормят, поят, чистят, работой не перегружают. Одним словом не жизнь, а жизнь в монастыре! Зачахнет животное без подружки!» Помолившись, монашка начала собирать Морриса на службу: надо по монастырским делам съездить в ближайшую деревню, повидать Авраама и сделать заказ на новую партию лечебных микстур. – Не мотай головой, упрямец, – она надела уздечку, – дам хлебца! Уговаривая лошадку таким образом, женщина положила вальтрап, закинула на спину Моррису седло. Хорошо, что пони был низкорослым, и маленькой Хелен не приходилось тянуться. – Какой ты у меня лохматый! – монахиня начала застегивать подпругу и как бы случайно схватила конский пах. – Надо ехать, а тебе бы сейчас кобылку! Может, согласятся деревенские тебя развязать? Пони встрепенулся и фыркнул от негодования. Весь монастырь знал, что Моррис девственник, как тот монах, что дал благочестивый обет безбрачия. – Ну, что же ты, – монахиня, решив, что Моррис захочет кусаться, сильно испугалась, и отдёрнула руку, – я тебя в обиду не дам! Ешь свой хлеб, и поехали! – Эй, Хелен, – женщину позвала Катрина, – я возьму соломки для цыплят! Катрине не удалось стать свидетельницей выходки Хелен. – Конечно! – монахиня перекрестилась и по-женски уселась в седло. – Прости меня, грешную! – подобрав одеяние, монахиня погнала коня по полю. – Интересно, а как бы ты себя вел, увидев молоденькую кобылку? Вот у людей все просто! Увидели паломники меня, грешную, и все! Монашка вспомнила гнилые зубы и пропахшее чесноком дыхание насильников. Вокруг мирный сельский пейзаж не предвещал никакой беды. Светило солнышко, порхали бабочки, и даже ворон, вестник несчастий, не каркнул ничего девушке вслед, решив полакомиться конским навозом с не переваренными зернышками овса. Вот только с молитвами во время поездки не получилось. Моррис бежал тряской рысью, и нежная плоть похотливой монашки терлась о седло. Тут уж стало не до молитв. Вспомнились похотливые мужские руки, срывающие с нее одежду и растягивающие несчастную жертву на траве. В те времена паломники, путешествующие от одного святого места к другому, мало отличались от разбойников и с женщинами поступали как с законной военной добычей. К сожалению, юная Хелен тогда убежать не успела… – Подожди, мой хороший, – монахиня, отъехав от монастыря подальше, засунула для усиления ощущений себе в непоказуемое местечко два шарика из слоновой кости, скованные цепочкой.– Вот теперь ехать куда веселее! Пони с интересом наблюдал за ней, потом съел предложенный кусочек хлеба и позволил монашке снова сесть в седло. «Этой игрушкой научила меня пользоваться матушка Изольда, – думала Хелен, вспоминая первые ночи в монастыре. – Добрая она женщина! Я точно знаю, что второй такой пары у нее нет!» Не проехав и половину дороги, Хелен почувствовала, что благодать спускается на нее. Ноги затряслись, тело выгнулось дугой, а душа воспарила к небесам. Монахиня уже не могла ехать спокойно, и ударила пони пятками, позабыв, кто она и где находится. Пони с рыси перешел на галоп, а, увидев ручеек, не остановился, а перепрыгнул через него! – Неужели меня берут на небо живой? – успела подумать монашка прежде, чем ударилась носом в землю. Разумеется, Хелен не была первоклассной наездницей, а Моррис не был скаковой лошадью, так что исход прыжка был вполне предсказуем. «Все мужики, даже лошади, грубые потные животные!» – подумала монашка, очнувшись в траве. Пони смотрел на нее с совершенно невинным видом. – Противное животное! – женщина оказалась на траве с задранным подолом. – Прямо как тогда… Моррис, сунув морду монашке между ног, принюхался. «От этого двуногого создания вкусно пахнет течной самкой!» – Моррис высунул язык и слизнул вкусную солоноватую жидкость. Потом, фыркнув, проложил занятие, а Хелен решила ему не препятствовать. Приключение получалось уж очень пикантным. – Продолжай, мой хороший! – монашка приподняла таз и широко развела коленки, чтобы лошадке было удобнее. Пока Моррис слизывал остатки сока, монахиня успела кончить еще два раза, а потом, приглядевшись к похотливой конской улыбке, испугалась страшных зубов, и оттолкнула голову похотливого животного. – Грех-то какой! – монашка одернула рясу и поехала в деревню. – Странно, он так любит кусаться, а меня пожалел! Пони трусил по тропинке так, как будто ничего не случилось. Монашка благополучно вернулась обратно и в церкви долго рассматривала старинные витражи, изображающие настоятельницу с розгами и монашку, собиравшуюся продеть руки в цепи. «Наверное, две сотни лет назад монахини тоже грешили, – подумала Хелен, – и наказание было соответствующее! Признаться на исповеди или не признаться?» Перспектива ложиться на скамейку под розги благочестивую Хелен совсем не радовала, но ощущение общения с Моррисом было каким-то уж очень грешным, и оттого очень сладким. Вечером Хелен снова пришла на конюшню. Увидев ее, Моррис фыркнул и замотал головой. Взгляд пони из-под челки был каким-то заговорщеским. – Вроде тихо, – Хелен оглядела конюшню, но не заметила Катрины, мирно дремавшей на сене. – Значит, никого… Хелен не имела никакого опыта, и не осмотрела конюшню как следует, а зря. Катрина после бессонной ночи с Линдой зашла в сенник и, не отсчитав и трех бусинок на четках, сладко уснула. – Кар-р! – только ворон вдруг каркнул во дворе. Услышав ворона, Моррис дёрнулся, зубами схватил монашку за рясу и едва ее не порвал. – Что ты делаешь? – монахиня с ужасом вскрикнула. – Неблагодарное животное! Может, высечь тебя плеткой, чтобы ты не прыгал через ручейки? – Хелен, помолившись, взялась за скребницу и принялась чистить Морриса. Впрочем, все молитвы вылетели из головы, когда монахиня увидела, что Моррис по-своему, по лошадиному, ее хочет! – И почему матушка Изольда не купит тебе подружку? – Хелен, закрыв дверь на засов, стала раздеваться. – Честное слово, я великая грешница, – она вся дрожала от возбуждения, – гореть мне в геенне огненной! Ее щеки пылали огнем, а тело бросало то в жар, то в холод. С одной стороны, перспектива розог, а с другой… Пони с удивлением смотрел на монашку: смущенная с растрепанными волосами, она издавала приятный запах, сводивший животное с ума. Катрина, смотрела страшный сон: отец собрался ее высечь, и привел посмотреть на экзекуцию не только братьев, но и прадедушку Максимилиана. – Сегодня мы накажем нашу великую грешницу! – Максимилиан руководил экзекуцией. Напрасно Катрина молила о милосердии. Казалось, все мужчины в ее роду сошли с ума и ходят только одного: надругаться над ее несчастным телом. Из сонного кошмара ее вывел стон Хелен. – Вот это да, – прошептала она, увидев Хелен, танцующую нагишом перед лошадкой, – у нас что, в монастыре не только привидения, но и ведьмы есть? Взгляд Хелен излучал похоть круче, чем матушка Изольда при первом близком знакомстве. Казалось, ее глаза просто искрились от желания и возбуждения. Мало того, что монахиня стояла перед конём совершенно без одежды, она взяла большую морковку, вставила ее между ног и повернулась к животному. – Хочешь? – спросила она. – Свежая, сладкая! Пони подошёл, и начал обнюхивать промежность. – Мой маленький Моррис! – монахиня улеглась на солому и раздвинула ножки! «Вот это Хелен! – подумала Катрина, высунувшись из убежища. – Кто бы мог подумать!» Пони, схрупав морковку, начал облизывать выбритое местечко. – Прости ее грешную! – Катрина шептала молитву. Тишину на конюшне прервал нежный стон: Хелен вздохнула, выгнулась дугой, и, простонав что-то нечленораздельное, без сил упала на солому, но пони не собирался останавливаться. Моррис не торопясь, облизывал монашку между ног, видимо соленая жидкость, выделившаяся после оргазма, пришлась ему по вкусу. Катрина была сама в полуобморочном состоянии от пережитого зрелища: между ног зачесалось, и очень захотелось в свою келью, в объятия строгой подруги. Моррис облизнулся, тряхнул головой и встал в ожидании подачки. Монахиня, поняв, что Моррис вполне заслужил награду, протянула еще одну морковку, но тот впервые в жизни отказался, и тихонечко заржал! – А, ты тоже хочешь? – монахиня, увидев возбуждение Морриса, нырнула ему под брюхо, обхватила член рукой, и принялась облизывать. От прикосновений рук и языка член рос прямо на глазах! Пони весь напрягся, присел на задние ноги. Катрина видела, как вздулись вены на ногах и боках лошадки. «И почему Моррис ее не кусает? – подумала Катрина. – Неужели ему это нравится?» – Вот это страсть! – тихо сказала Катрина, подобравшись поближе. – Наверное, Хелен ведьма и знает лошадиное слово! А меня это чудовище за попу укусило, и так больно! Одними ласками и лизанием дело не закончилось. Монахиня, потеряв остатки стыда, встала на четвереньки. – Вот это да, – прошептала Катрина, – кажется, пони только этого и ждал. Огромный член вошёл в женщину и начал быстро двигался. Конюшня наполнилась похотливыми стонами грешной монашки. «И как ее не разорвет? – подумала Катрина. – Хорош наш ангелочек! Как говорил мой папа, в тихих девонширских болотах черти водятся!» Животное храпело и ритмично двигалось, штурмуя тело похотливой монашки. – Ох! Ах! – монахиня стонала. – Уф! – фыркал пони и мотал головой. – Нет! – Хелен громко вскрикнула и затряслась в судорогах, поджав свои длинные ножки в коленках под себя, обхватив их руками. «Только подумать! Ей понравилось! – подумала Катрина. – Впрочем, пора мне прятаться. Если Хелен меня увидит, могут быть неприятности!» Одевшись, монахиня ушла из конюшни. Катрина, немного подождав, вышла следом. В келье ее ждало полное разочарование: Линда выпила столько микстуры Авраама вместе со свежим пивом, что играть отказалась. Всю ночь Катрине снились кошмары: отец то угрожал ремнем, то ставил перед собой на колени, то вдруг превращался в похотливого пони! К тому же Линда храпела, как матрос. Измученная Катрина заснула лишь под утро, после того, как честно поработала пальчиком со своим клитором. Катрина не стала выдавать Хелен, но приключение в конюшне не прошло незамеченной для матушки Изольды. Преодолев всю свою скаредность, она купила для Морриса кобылку, но тот не хотел на нее даже смотреть! – Ну, что за напасть такая? – сетовала матушка, и подвергла Хелен строгому допросу. На исповеди монашка признала, что уже давно живет с пони. Правда всплыла наружу, и теперь Хелен должна была своим телом ответить за грех с помощью поста и покаяния. – Ты поможешь мне? – Линда, взяв в компанию Катрину, собралась нарезать прутьев для покаянного ритуала. – Ты ведь не участвовала пока в покаянной церемонии! Что поделаешь, мы грешим, мы и каемся! – Вот смотри, – учила она девушку выбирать прутья, – надо резать гибкие и ровные, толщиной с мизинец у основания. Затем очищай от листьев и складывай в корзину! – А сколько резать? – Катрина с ужасом подумала, что такие розги будут припасены и для ее тела. – Чем больше, тем лучше! Всегда надо иметь запас, – пояснила Линда, – мало ли, что… И вообще, прутья должны вылежаться в рассоле. – Это что б больнее было? – Катрина вспомнила зуд, по три дня не проходившей после тонких школьных прутиков. – Ну и для этого тоже! – Линда попробовала прут в воздухе. – Ведь она пробуждает ум, стимулирует память, ну и принуждает к покорности и смирению! Глава седьмая. Призрак девичьей башни – Кар! – На этот раз ворон положил глаза на четки Катрины. Птица, терроризирующая монастырь, обожала все блестящее. Четки Катрины ворону сразу понравились, и теперь надо было только улучить момент, когда она зазевается. – Катрина, – раздался голос матушки настоятельницы, – ты приготовила корм цыплятам на ужин? – Сейчас, матушка! – девушка отвернулась, и ворон, спланировав к оставленным без присмотра четкам, тут же унес их в башню. – Нет! – девушка бросилась за вороном, но было уже поздно. «Я проворонила матушкины четки! – душа Катрины сжалась в комок. – Теперь меня не просто высекут, а семь шкур спустят!» Ложиться под розги девушке совсем не хотелось. Только на прошлой неделе она помогала держать монашку, уличенную матушкой-настоятельницей в любовной связи с монастырским пони. Расправа была очень жестокой. Молодую женщину заставили догола раздеться и лечь на скамью. Со стороны монашкам казалось, что распластанное тело ждет порки, шелеста разрезаемого прутом воздуха, хлестких обжигающих ударов. Матушка Изольда обожала эту привычную картину. Мертвенно-серыми губами приговоренная шептала покаянные молитвы: "Gloria" и "Confiteor" [«Слава» и «Каюсь» – католические молитвы – прим. переводчика]. Они повторялись монашками перед поркой несколько раз, ибо так матушка Изольда добивалась очищения душ кающихся ото всех грехов. Она провозглашала "Gloria", и монашки подхватывали: "Gloria in excelsis Deo" [«Слава в вышних Богу!»]. В этот момент Катрине показалось, что небеса разверзаются над покаянной скамьей, и душа приговоренной устремляется к Богу. То, что порка в монастыре не имеет ничего общего с тем, что вытворяли с девочками в школе монахи-учителя, Катрина поняла сразу. Вместо тоненьких прутиков, связанных в пучок, оставляющих болезненные, но быстро проходящие следы, в монастыре использовались длинные ивовые прутья толщиной в мизинец, заранее вымоченные в соленой воде. Тут придерживанием за спину или зажатием головы между ног не обойтись. Приговоренную к покаянию или привязывали, или крепко держали помощницы. Катрине пришлось сесть провинившейся на ноги, а Линда села на голову. Матушка-настоятельница произнесла короткую речь, обвинив монашку не столько в грехе, сколько в том, что развращенный пони теперь не смотрит на кобылок, и от этого монастырю прямой убыток: жеребята не будут рождаться, и призвала всех помолиться. «Ее сейчас будут пороть!»– подумала Катрина, с шипением втягивая в себя воздух. Пятки приговоренной уперлись прямо в промежность Катрине. От первого удара монашка застонала, а на теле вспухла и тут же опала красная полоса. Матушка Изольда нанесла второй удар, в дюйме от предыдущего, и еще один, чуть ниже ягодиц. От щелчка кончика прута на нежном теле показалась кровь, а монашка отчаянно взвизгнула. «Боже, нет ничего унизительнее публичного наказания, – подумала Катрина, – хуже будет, только если прутья возьмет мужчина!» Порка была суровой. Монашка подпрыгивала, выгибалась дугой и пяткой давила в промежность Катрине так, что девушка умудрилась испытать к концу порки настоящий оргазм: горячая волна была такой сила, что она еле усидела на ногах кающейся грешница. Краем глаза она видела, что Линда, зажавшая между своих ног голову провинившейся, чувствует то же самое. Вскоре иссеченная грешница настолько обессилена, что не могла даже кричать, из нее вырывался лишь слабый хриплый стон, и тогда матушка Изольда милостиво прекратила наказание Несчастную монашку после порки унесли на рогоже в келью. Сил самой встать со скамейки у нее не было. Линда пошла отпаивать несчастную пивом, а заодно и изнасиловала. Неудивительно, что страх перед розгами матушки-настоятельницы был у новенькой так велик, что «Будь, что будет!» – Катрина решилась войти в девичью башню. Внутри старой башни было безмолвно, лишь звук шагов отзывался глухим эхом. Нельзя описать словами то ужасное положение, в котором очутилась Катрина. На чердак вела изношенная временем дубовая лестница, шатавшаяся и скрипевшая при каждом шаге. – Господи, прости меня, грешную! – она с трепетом вступила на первую ступеньку. Скрип показался девушке громом среди ясного неба. – Нет! – раздался незнакомый голос и свист хлыста. – Не надо! «Прости меня, грешную!» – Катрина крестилась и шептала молитвы. Казалось, что на чердаке кого-то секут, причем на смерть! Каждый скрип ступеньки отдавался в сознании отчаянным визгом и свистом хлыста, рассекающего нежную плоть. «Я действительно это слышу, или мне только кажется? – подумала она, пожалев о смелом решении. – А не лучше было бы лечь под розги? Я, и одна в таком безотрадном месте!» Она мысленно обратилась ко всем святым на небесах с горячей мольбой о помощи и продолжила путь наверх. На верхней ступеньке наваждение кончилось. Порка прекратилась, и Катрина испытала что-то похожее на радость, увидев слабый, мерцающий луч застилаемой тучами луны, проникавший сверху, где часть потолка, по-видимому, обвалилась. Наконец, она толкнула дверь, ведущую в роковую келью, и с трепетом вступила под мрачные своды, откуда до нее донеслись вздох и шаги. Катрина сделала еще несколько шагов вперед и вдруг увидела женскую фигуру, прислонившуюся к стене. – Святые угодники! – монашка перекрестилась, прошептала «Ave Maria», но призрак и не думал исчезать. При появлении Катрины привидение посмотрело на перепуганную девушку. – Молодец, – призрак строго посмотрел на монашку, – не забыла молитвы! Впрочем, я и сама молитвы умела читать! Внешний вид призрака представлял впечатляющее зрелище. Казалось, это совсем юная девушка, примерно одного возраста с Катриной, на шее несчастной болталась петля, а через бледное хрупкое тело просвечивался лунный свет. На призраке не было никакой одежды, а волосы были растрепаны. – Дитя, родившееся под несчастной звездой! – воскликнуло оно глухим голосом. – Ты пришла за четками? Или для того, чтобы проникнуть в тайны будущего? Зловещим было лицо призрака, когда он произносил эти слова, и они прозвучали в ушах Катрины, словно похоронный звон. – Простите, что я нарушила ваш покой! – запинаясь, ответила монашка. – Да, я совершила множество грехов и до того, как попала в монастырь, и успела согрешить и в этих стенах! И ворон украл мои четки! – Возьми их, глупая девушка! – призрак показал на пропажу, лежавшую на полу. Бусинки казались мертвенно-холодными. Прижав четки к груди, девушка была не в силах пошевельнуться. – Ха! – произнес призрак. – Отсчитывай молитвы! Наивная и глупая девушка! Звезда твоей судьбы уже меркнет на небесах. Посмотри на запад! Вот планета, что сияет так ярко на ночном небе! Это звезда, под которой ты родилась. Когда в следующий раз ты увидишь ее, падающую вниз, как метеор, через все полушарие, вспомни о моих словах. Будет совершено страшное действо, и ты – тот, кто его содеет! Впрочем, ты можешь спастись, если уговоришь матушку-настоятельницу совершить похоронный обряд и поставить крест на мою могилу! В этот миг из-за темных облаков, медленно ползущих по тверди, выглянула луна и пролила мягкий свет на землю. Объятая ужасом Катрина не смогла промолвить в ответ ни слова. Она стояла, словно завороженная. – Ты думаешь, я покончила с собой? – спросил ее призрак. – Ошибаешься! На самом деле я вполне заслужила христианское погребение! Сэр Томас вот в этой самой комнате имел меня, так, как имеют почтенных горожанок, когда город на три дня отдается на милость захватчикам, а слуги ему помогали. А перед самым концом, схватив меня волосы, он развернул мою голову, и засадил большой и горячий член мне в рот, навсегда закрыв мне этим грехом путь в царствие небесное! «Мне тоже пришлось это пережить, – подумала Катрина, – только насильником оказался мой собственный папа!» – Сэр Томас был подвержен приступам безумия, – призрак продолжил печальный рассказ. – Я была в его доме пленницей и игрушкой! Дня не проходило без унижений побоев или насилия. Каждый раз мое сердце сжималось от ужаса, когда я видела огоньки безумия в глазах Томаса! А я полюбила его, и позволяла делать с собой все, что он захочет! Это мой самый страшный грех! Во время очередного приступа он пришел ко мне и на руках понес на крепостную стену. Тщетно я звала на помощь и молила о пощаде: «Дорогой Томас, это я, пощади меня!» Он слышал... но не обращал внимания и ни разу не приостановился, пока не достиг последней ступеньки. Внезапно исступление сошло с его лица, и появился куда более страшный, но более сдержанный взгляд несомненного сумасшедшего. «Надвигается темная туча, – заявил он, – и, прежде чем вновь засияет это полное светило, ты умрешь!» Напрасно я просила пощады. «Какой ужас! – думала Катрина. – И это происходит со мной! Я разговариваю с призраком!» Голос покойной Хелен терялся в гневных раскатах грома: погода снова испортилась, как и в тот день, когда несчастную Катрину увозили в монастырь: – Сэр Томас со страшным воплем схватил меня за горло, в то время как я молила о милосердии, – продолжило привидение, – после короткой борьбы глухой хрустнули мои позвонки, а моя душа отправилась в чистилище. Увидев мое бездыханное тело, рассудок у него прояснился, и по возвращении здравого ума сэр Томас приказал слугам повесить меня на дереве, около монастыря, как самоубийцу, и тем самым обрек мою душу на вечные мучения. Теперь только ты можешь мне помочь! Ни одна монахиня за все эти годы не рискнула подняться на этот чердак! Темные тучи плыли над горизонтом, а вдали раздавался глухой гром. На западе все еще была видна роковая звезда, ныне сияющая каким-то болезненным светом. В этот миг блеск молнии озарил всю комнату и отбросил краевое мерцание на стеклянные четки, лежащие на полу. – Подожди, – Катрина набралась смелости, – матушка Изольда рассказывала, что сэр Томас страдал всю оставшуюся жизнь, его законные дети умерли по разным причинам, и он умер, не оставив прямых потомков, но перед смертью усыновил одного из своих незаконнорожденных детей! – Это был мой и его сын! – уточнил призрак. – И теперь отец Джон, унаследовавший худшие качества сэра Томаса, курирует этот монастырь. Проклятие и безумие лежит на нем, так же, как и на всем роде убийцы. А теперь возьми свои четки и уходи! И запомни, сторонись монастырского склепа ради своей же жизни или, что много дороже, своего вечного счастья! Ибо я скажу тебе, Катрина, что лучше было б, если б ты вообще не рождалась! Этот мир плохо приспособлен для молодых и красивых девушек, – призрак засмеялся, издавая неземные демонические вопли, в яростном порыве бросился в окно вниз головой, и исчез, не долетев до земли. Туча между тем продолжала плыть... она достигла луны, та потускнела, потемнела и, в конце концов, скрылась во мраке. Выходка с четками не прошла для монашки безнаказанно. От розог матушки на этот раз она убереглась, но в течение многих дней душевная лихорадка, полученная от посещения страшной башни, не ослабевала. Ночью она часто начинала бредить и в часы безумия говорила с призраком из девичьей башни. Постепенно Катрина внешне стала спокойнее, но тем глубже в душу проникало пагубное пламя. Образ призрака с петлей на шее продолжал преследовать Катрину, она металась на своем ложе и взывала к святым, но не о том, чтобы они спасли ее вечную душу! Линда, бывшая свидетелем мук Катрины, обо всем докладывала матушке и отпаивала подругу пивом. Даже в любовных ласках девушка не находила теперь удовольствия. Микстура аптекаря Авраама тоже не помогла: Катрина выпивала почти все, и на долю Линды просто ничего не оставалось. Матушка Изольда была потрясена такими очевидными симптомами душевного расстройства. – Время вылечит! – решила она. Глава восьмая. Неудачное лечение черной меланхолии – Кар! – черный ворон очень обиделся, когда лишился ворованной добычи, и мечтал отмстить смелой монашке, рискнувшей подняться на его чердак. – Кар-р! Кроме того, птице хотелось есть. Тут, как на грех, хохлатая курица вывела гулять свой выводок во двор. «Лучше добычи и не придумать! – подумал ворон. – Конечно, во дворе сидит монашка, у которой я украл четки, ну да мне не впервой!» Ворону повезло. С того самого дня, когда призрак предсказал Катрине несчастье, ее душа пришла в состояние самого тяжкого уныния, а постоянное лицезрение девичьей башни словно наложила угрюмую печать на ее чело. Мать-настоятельница делала все, что было в ее силах, чтобы смягчить его тоску, но меланхолия не ослабевала. В те времена средством лечения меланхолии номер один были розги, врачи, отправляясь к пациентам, не забывали ими запастись, и добрая матушка давно собиралась воспользоваться этим способом, но повода не находилось. Катрина жила, не нарушая дисциплины, и честно несла послушание на птичнике. Конечно, ворон всего этого не знал, он высмотрел добычу и теперь собирался позавтракать. Курица, хоть и глупая птица, увидев разбойника, подозвала цыплят под крылья и стала медленно отступать в сторону Катрины, надеясь на защиту человека. Ворон не стал ждать, а сел рядом с курицей на землю, и схватил ее клювом за крыло. Хохлатка, потеряв равновесие, упала. Ворон тут же оказался среди цыплят. Удар страшным клювом по голове цыпленка, и через секунду ворон полетел в башню, держа в лапах добычу. Курочка огорченно кудахтала, а Катрина закричала: – Кыш! Но было уже поздно. Разумеется, нерадивость Катрины была тут же оценена настоятельницей, и причина для наказания нашлась. – Катрина, – строго сказала матушка Изольда, – ты ведь понимаешь, я обязана наказать тебя! – Наказывайте, – покорно согласилась девушка, – я буду молиться за вас! Наказание было назначено на следующий день. Линда в честь такого случая запаслась свежими розгами. К великому сожалению матушки Изольды, из-за начавшейся войны многие постоянные гости уехали добывать славу, и желающих высечь Катрину, сделав посильный взнос в монастырскую казну, не нашлось. – Придется мне самой взяться за розги! – решила матушка после молитвы. – Ох, грехи мои тяжкие! Девушка покорно разделась и легла на скамью. На ее лице застыла маска безразличия и отрешенности. Даже когда монашки-помощницы сели ей на ноги и на голову, приговоренная не выразила протеста. Золотые минуты, когда читались покаянные молитвы, не изменили поведения Катрины. «Никакого страха, никакого душевного трепета! – подумала матушка Изольда, стряхивая с прута капли соленой воды. – Ну, может, хоть сейчас ее проймет!» «Ничего, – матушка Изольда провела по ожидающей попке ивовым прутом, – будет тебе и лечение, и воспитание и наказание в одном флаконе, как микстура Авраама, нашего аптекаря! Придет время, я и до него доберусь, обращу в христианство, чтобы драть семь шкур с нас, грешных, ему неповадно было!» Прикосновение заставило Катрину задержать дыхание и замереть в ожидании, когда нежное касание сменится знакомым с детства пламенем удара. Матушка Изольда не торопилась, и Катрина успела мысленно прочитать два раза Pater Noster, пока матушка не решила приступить к наказанию. – Я выбью из твоего тела меланхолию! – матушка, размахнувшись, опустила прут на попу девушки. – Ай! – вырвалось у Катрины. Боль, острая как нож, пересекла ягодицы, уступив место зуду. Матушка не торопилась, надеясь, что порка вернет девушке вкус к жизни. Кончик прута при втором, более сочном ударе оставил кровавый след на бедре несчастной. Она секла, против обыкновения, безжалостно. После первого десятка ударов яркое адское пламя боли охватило все тело несчастной, но зажигательного «танца ягодиц» ни зрительницы, ни помощницы, удерживающие Катрину на скамейке, ни настоятельница, так и не дождались. «Не получилось! – отбросив, прутья и взглянув на распухшую от порки попку Катрины, она почувствовала укол жалости. – Да, таким образом меланхолию не вылечить!» Даже монашкам, обожавшим смотреть, как секут других, порка Катрины удовольствия не принесла. «Похоже, – подумала матушка Изольда, – этот способ, весьма эффективный в обычное время, не сработал! Только бы не чахотка!» Катрину унесли в келью, а матушка Изольда, заметив, как из глаз девушки текут слезы, вздохнула и перекрестилась. Наказание за цыпленка получилось уж слишком строгим даже по монастырским меркам. «Может, позвать аптекаря Авраама и попробовать кровопускание? – думала она, молясь о здоровье Катрины. – Нет, после него придется весь монастырь заново святить!» После наказания меланхолия не улетучилась, наоборот, на душе девушки было тревожно и мрачно. Крепкое пиво, что приготовила Линда, тоже не принесло облегчения. Думая доставить ей радость, матушка Изольда освободила Катрину от работы на птичнике, сделав смотрительницей старинного склепа, того самого, куда категорически запрещал ей спускаться призрак. – По крайней мере, обитатели склепа никуда не денутся! – объяснила она свое решение. – Поставишь свечи, подметешь пол и грусти, сколько твоей душе угодно. «Все равно жизнь моя кончена, – думала девушка, спускаясь в первый раз в склеп. – Видимо, так уж мне начертано в книге судеб!» Разнообразие в распорядок и одиночество Катрины внесло прибытие неожиданного гостя. Некий отец Гай, в прошлом доблестный рыцарь, а ныне монах и чернокнижник, решил отсидеться в монастыре после того, как его опытами во Франции стала интересоваться Инквизиция, не столь могущественная, как сто лет назад, но вполне способная отправить еретика, чернокнижника и шпиона на костер. Каким-то чудом, возможно не без помощи злых сил он успел бежать в Англию. И как раз в его лице для Катрины подоспела неожиданна помощь. Продолжение следует! [/QUOTE]
Вставить цитаты…
Имя
Проверка
Ответить
Главная
Форумы
Секс форум
Эротика Форумчан
Эротические рассказы
Четыре дня страданий
Сверху