Меню
Главная
Форумы
Новые сообщения
Что нового?
Новые сообщения
Последняя активность
Пользователи
Текущие посетители
Вход
Регистрация
Что нового?
Новые сообщения
Меню
Вход
Регистрация
Приложение
Установить
Главная
Форумы
Секс форум
Эротика Форумчан
Эротические рассказы
Четыре дня страданий
JavaScript отключён. Чтобы полноценно использовать наш сайт, включите JavaScript в своём браузере.
Вы используете устаревший браузер. Этот и другие сайты могут отображаться в нём некорректно.
Вам необходимо обновить браузер или попробовать использовать
другой
.
Ответить в теме
Сообщение
<blockquote data-quote="DeMonica" data-source="post: 876068" data-attributes="member: 10989"><p>________________________________________________</p><p></p><p>А.Новиков</p><p>Катрина в ужасе,</p><p>или</p><p>КОНКЛАВ МЕРТВЕЦОВ</p><p>(фантазия по мотивам новелл Вильяма Гаррисона Эйнсворта, и других авторов английской литературы XVII-XX веков)</p><p> </p><p></p><p>Тот факт, что половой разврат в религиозных празднествах присущ самым разнообразным религиям всего земного шара и существовал уже в древнейшее время, показывает, что эти явления имеют общий корень с религией, и что они нисколько не зависят от исторической формы того или иного исповедания. В новейшее время ответственность за подобного рода явления часто взваливалась на католицизм, но это некритическое утверждение в высшей степени несправедливо, ибо католицизм, как таковой, столько же ответствен за это, как и все другие вероисповедания</p><p>Блох</p><p></p><p></p><p>Глава первая Отцовское напутствие</p><p></p><p>Поместье, располагавшееся среди соснового леса, сэр Мартин получил в приданное за спасение прекрасной Эллен из лап мужа-разбойника. [См. новеллу Рыцарь Мартин] Это был старый замок, возведенный согласно моде далеких времен и состоящий главным образом из темных извилистых коридоров, башен и залов со сводчатыми потолками. Гобелены на стенах – величественные, но плохо приспособленные для личного удобства по причине их мрачной величины. Старый звонарь отрабатывал жалованье, честно ударяя в колокол при приезде гостей, на восходе и на закате солнца. Красавица Эллен подарила своему мужу четверых детей, трех мальчиков и одну девочку, прекрасную леди Катрину. Еще трое детишек умерли, не дожив до года.</p><p>После приключения в замке минуло добрых двадцать лет.</p><p>«Вот и вечерний колокол зазвонит, сейчас решится моя судьба, – сердце Катрины, молоденькой рыжеволосой девушки, живущей в башне замка, отчаянно забилось. – Или меня отдадут замуж или…» О перспективе второго пути думать не хотелось. Что могло ждать юную девушку в пятнадцатом веке? Это только в Московии рыжим везет, их и без приданного замуж берут, так как считают первыми красавицами! В Англии девушкам, хоть рыжим хоть не рыжим, только два пути: замуж или в монастырь. Сэру Мартину, недавно овдовевшему доблестному рыцарю, надо было решить непростую задачу: найти деньги или земли в приданное за дочь, а тут еще двух сыновей надо отправлять на войну с лягушатниками, чтобы старший сын, наследник всех титулов, мог спать спокойно.</p><p>«Вот я лягу на брачную кровать, – мечтая о муже, девушка задрала юбку, и запустила между ног пальчик, чтобы хоть немного унять беснующуюся плоть, – раздвину ножки и подарю ему свое самое главное приданное!» В монастыре, где она воспитывалась, многие девушки практиковали этот способ осквернения плоти и даже на исповеди не признавались в этом грехе во избежание епитимьи: суровевшей порки розгами, длительного поста на хлебе и воде.</p><p>Со стены на Катрину строго смотрел портрет прадедушки Максимилиана. Слуги шептались, что его призрак иногда гуляет по замку. Манфред, старый звонарь, единственный слуга, оставшийся в замке со времен первого мужа прекрасной Эллен, напившись крепкого пива, рассказывал, что по молодости лет искал в замке клад и увидел призрак.</p><p>«– Хочешь найти клад? – спросил он меня, грешного звонаря. – Тогда пойдем со мной!</p><p>– Веди меня! – воскликнул я. – Я пойду за тобой хоть в самую преисподнюю!</p><p>Призрак степенно, но с угрюмым видом прошествовал до конца галереи и свернул в подвал. Я следовал за ним на некотором расстоянии, исполненный тревоги и ужаса, но без колебаний. Когда я захотел войти в тайную комнату вслед за призраком, незримая рука резко захлопнула передо мной дверь! Я, собрав всю свою смелость, стал ломиться в дверь, ударяя в нее ногой, но убедился, что она не поддается никаким усилиям, а на следующий день на этом месте была глухая стена!»</p><p>Весь замок, включая леди Катрину, весело смеялся над рассказами звонаря. Впрочем, сейчас девушке было не до смеха. Всего на полгода ее привезли в родительский дом на похороны матери, и папа, известный не только храбростью на ратном поле, но и тугодумием, решал, куда отдать дочку: под венец или в монастырь, навсегда.</p><p>В ожидании отцовского вердикта Катрина читала Библию и проводила дни в молитвах, но сегодня ни чтение, ни размышления не лезли ей в голову. Девушка, подумав, решила, что портрет не будет возражать, если она слегка погладит себя.</p><p>– Прости меня, грешную! – Катрина с восторгом предалась своему занятию, не обращая внимания на портрет, дрожавший от справедливого негодования. Взгляд рыцаря стал строгим. Казалось вот-вот, и он сойдет со своего места, чтобы покарать бесстыдницу самым жестоким образом, но возмездие пришло совсем с другой стороны.</p><p>«Вот сейчас…– думала девушка, работая пальчиком, – Вот еще немного и…» В этот момент портрет прадеда, висевший над сундуком, явственно вздохнул, и грудь его поднялась и опустилась, но юная грешница была слишком занята для того, чтобы любоваться живописью в такой сладкий момент.</p><p>– Катрина! – ударом ноги отец открыл дверь, перепугав девушку до смерти.</p><p>Она схватилась за задранную юбку, намереваясь одернуть ее вниз.</p><p>– Стой, паршивка! – лицо девушки украсила крепкая оплеуха.</p><p>– Папа, – девушка отскочила, ухватившись за щеку и на ходу одернув подол.</p><p>Катрина стояла посреди комнаты, пунцовая от смущения и была готова провалиться сквозь землю. Тогда отец, уже окончательно решивший участь дочери, решил напоследок воспользоваться свой властью.</p><p>– Ты, бесстыдница, должна подчиняться отцовской воле!</p><p>Казалось, сама природа встала на сторону родителя. За окном сгустились тучи, раздались мощные раскаты грома.</p><p>– Да, сэр! – та нерешительно кивнула. – Я готова подчиниться!</p><p>Катрина, неизменно верная своему дочернему долгу, трепетала от страха перед суровостью сэра Мартина: ее братья не раз встречались с отцовским ремнем. Отец строго посмотрел на дочь, потом на распятие в углу комнаты и на старую гравюру, изображавшую воспитание девушек в школе, и на портрет своего деда Максимилиана. «Вот это правильно! – подумал он, любуясь учителем с пучком прутьев в руках. – Так и надо воспитывать юных грешниц! Говорят, дедушка был строгим, но справедливым! Он бы оценил!»</p><p>– Ты ведь знаешь, насколько сурово церковь карает за подобный грех? Похоже, я не уделил твоему воспитанию достаточно внимания, доверившись монахиням! Мало тебя в монастыре пороли!</p><p>– Простите, сэр, – пробормотала она, – я совершила великий грех!</p><p>«И какие черти занесли его в мою башню? – подумала девушка. – Прямо как нарочно!»</p><p>– Тебе что, святые отцы не объяснили, что за этот грех тебя ждут вечные муки? – взгляд отца метал громы и молнии. – Проси отца наказать тебя!</p><p>– Пожалуйста, сэр, накажите меня! – девушка с трудом выдавливала из себя каждое слово.</p><p>В сознание медленно заползал ужас перед строгим родителем и его страшным толстым ремнем. Взволнованная покрасневшая девушка была чудо, как хороша, и сэр Мартин вдруг почувствовал себя лет на двадцать моложе, полным сил рыцарем, лишаюшим невинности юную крестьянку на брачном ложе прекрасной Эллен.</p><p>«Молодая, красивая бесстыдница! – подумал он. – Вкусная, как персик! И когда она успела вырасти?»</p><p>– Раздевайся, грешница! – отец усмехнулся, глядя, как лицо дочери залила краска стыда.</p><p>Девушка медлила. Несмотря на все старания сохранить самообладание, Катрина не могла сдержать дрожь. Ей, взрослой девушке раздеваться перед отцом?!</p><p>– Папа, я дочь рыцаря, в моих жилах течет кровь потомков Вильгельма-Завоевателя! Меня нельзя бить как крестьянку! – юная леди сделала шаг назад. – Папа, можешь меня выпороть, но раздеваться я не могу! Что бы сказала моя матушка?</p><p>По спине Катрины потекли струи холодного пота: такого унижения она не испытывала ни разу в жизни! Папа смотрел на нее и думал, насколько красивы правильные черты хорошенького личика и как соблазнительно свежо обнаженное трепещущее тело.</p><p>– Ты еще споришь, бесстыдница! – отец грозно сдвинул брови. – Твоя матушка на небесах, мир ее праху, а ты, грешница, здесь! Ты не просто дочь рыцаря, ты моя дочь! И разденешься полностью, и сделаешь это немедленно! Мне что, позвать слуг тебе на помощь?</p><p>Только сейчас ему пришла внезапная мысль, заставившая бурлить кровь: одного рыцарского ремня за блудодейство явно будет мало, надо заставить дочь сделать то, что делали пленные мавританки с помощью губ и языка, и что категорически отказывалась делать его покойная жена. Конечно, «seminen in ore» [семя во рту – прим. переводчика] тоже грех, зато какой приятный!</p><p>Ни жива, ни мертва от объявшего ее страха, Катрина вскрикнула и вырвалась от него. Катрине отчаяние придало храбрости, и, больше всего страшась настойчивого стремления сэра Мартина осуществить свой замысел, она крикнула:</p><p>– Смотрите, смотрите! Само небо осуждает ваши нечестивые намерения!</p><p>Погода ощутимо портилась. Свинцовые тучи собрались над замком, и первые раскаты грома оповестили о начинающемся буйстве природы.</p><p>– Ни небо, ни ад не помешают мне выполнить то, что я задумал, – ответил Мартин и снова бросился к дочери.</p><p>За окном сверкнула молния, осветив комнату отблеском адского пламени. Катрина, стоявшая спиной к портрету, не заметила, как портрет шевельнулся, и не знала, откуда донесся услышанный ею вздох, но вся задрожала.</p><p>– Ты ведь хочешь искупить свое плохое поведение, – отец ухмыльнулся, вспомнив прекрасных пленниц, проигранных им в кости, – греховодница? Снимай платье!</p><p>– Да, сэр! – глотая набежавшую слезу, девушка выдернула шнуровку, и платье упало к ее ногам. – Только не надо звать слуг!</p><p>Последняя надежда, что позорного и унизительного наказания удастся избежать, рухнула.</p><p>– Юбки и корсет долой!</p><p>«Только не в монастырь, – думала девушка, решив подчиниться воле отца, – пусть выпорет, но отдаст замуж!»</p><p>– Ты вполне сформировавшаяся женщина, – улыбнулся папа, снимая кожаный ремень, верно служивший ему уже не один десяток лет, – у тебя тонкая талия и крутой изгиб бедер, прямо как у твоей покойной матушки! А теперь, юная леди, становись на колени!</p><p>Краем глаза он тоже заметил, что портрет ожил, но это не остановило его намерения.</p><p>«Хорошая из нее получится монашка, – подумал рыцарь, любуясь прекрасным телом, – будет, кому замаливать мои грехи!»</p><p>Катрин, оставшись в костюме праматери Евы, стыдливо прикрыла руками груди и низ живота. Конечно, в монастыре, где она провела последние годы, святые отцы не раз задирали ученицам юбки и, шепча молитвы о спасении их душ, и, краснея от вожделения, украшали нежные половинки следами березовых розог, но никогда ей не приходилась раздеваться полностью перед мужчиной, тем более перед собственным папой.</p><p>– Ну-с, юная леди, начнем! – мужчина подмигнул портрету, зажал голову дочери между своих ног и грубо потискал пышную попку, чтобы усилить мучительные переживания от предстоящего наказания.</p><p>Бедная девушка молила пощадить ее, но голос терялся в гневных раскатах грома. Туча между тем продолжала плыть над замком. Она закрыла солнце, и на землю спустился сумрак. Казалось, сама природа требовала наказать девушку.</p><p>– Сейчас твоя попа получит то, что заслуживает! – он наслаждался видом расколотой луны, вздрагивающей в предвкушении наказания. – Надо было зажечь факел, а то моему предку плохо видно!</p><p>От каждого папиного слова дочка мелко вздрагивала, а ужас полностью овладел всем ее телом. Попытки высвободить голову были совершенно напрасны. Сэр Мартин, много времени проводивший в седле, держал шею дочери как тисками.</p><p>– Господи, прости ее грешную! – отец сложил ремень вдвое. – Читай Pater Noster! И не дай Бог собьешься! Начну сначала!</p><p>Мужчина придавил спину Катрины левой рукой, затем поднял ремень, любуясь, как голая дочка мелко дрожит в коленопреклоненной позе, столь унизительной для юной леди на выданье.</p><p>Кожа спины и плеч приговоренной стала покрываться мелкими пупырышками: явный признак того, что Катрина боится. Ужас наложил на уста девушки печать.</p><p>– Возьмись руками за мои сапоги! – приказал папа. – Читай!</p><p>По замковой черепице застучали первые капли дождя.</p><p>– Pater noster, qui es in caelis… – сумела выдавить из себя Катрина и крепко зажмурилась.</p><p>Папа с треском опустил воспитательный инструмент на пышный зад, непроизвольно сжавшийся в предвкушении удара.</p><p>– Больно! А-аа! – дочка, забыв о молитве, открыла рот от боли, и тело вздрогнуло. –Sanctificetur nomen Tuum...</p><p>– Это только начало! – улыбнулся сэр Мартин, снова поднимая ремень. – Читай молитву!</p><p>– Так ее! – вмешался портрет со стены. – Эта бесстыдница не стеснялась даже меня, сэра Максимилиана! Давно пора!</p><p>– Adveniat regnum Tuum! – девушка тихо вскрикнула, тело непроизвольно дернулось вновь, но мужчина не выказал никакого милосердия.</p><p>– Всыплю, мало не покажется! – ответил предку сэр Мартин, не подумав удивляться. Он был так увлечен наказанием, что ни ужаса, ни страха перед ожившим портретом не испытывал, а Катрине тем более было не до удивления. Ремень кусал и кусал ее тело, и страшная боль не давала возможности сосредоточиться на чем-то еще. За задержку очередной фразы она получила основательный удар.</p><p>– Fiat voluntas Tua, … – Катрина не выдержала и прикрыла ягодицы руками, – sicut in caelo et in terra!</p><p>Ей показалось, что от боли из глаз посыпались искры.</p><p>– Начать сначала? – спросил папа, припечатывая ремнем еще раз.</p><p>– Panem nostrum quotidianum da nobis hodie! – с последним словом ремень угодил как раз в щель между ягодиц.</p><p>Не выдержав, она стала крутить попкой, наивно считая, что сможет увернуться от нового удара.</p><p>– Не жалей ее! – приказал дед со стены. Максимилиану хотелось вылезти из рамки, но слова молитвы накрепко привязали его к холсту.</p><p>– Что заслужила, то и получила! – методично и по-рыцарски крепко мужчина хлестал обнаженный зад, пока несчастная произносила слово за словом. – Руки на сапоги!</p><p>– Et dimitte nobis debita nostra! – девушка с трудом выкрикивала знакомые с детства слова, когда ремень снова и снова врезался в мягкое тело, всякий раз оставляя все следы на нежной коже.. – Sicut et nos dimittimus debitoribus nostris!</p><p>–А-а! – получив крепкий удар, девушка пронзительно закричала, а потом, собравшись с силами, читала молитву. – Et ne nos inducas in tentationem!</p><p>«Это не школьные розги!» – успела подумать она, и снова ремень оставил отметину.</p><p>– Sed libera nos a malo! – обезумев от дикой раздирающей боли, униженная и морально раздавленная, дочь рыцаря билась и кричала, как простая крестьянка, поротая за недоимки в замковом дворе, а папа спокойно ждал, пока она произнесет последнюю фразу, которую от всей души припечатал ремнем к попе.</p><p>– Amen!</p><p>– Amen! – добавил портрет.</p><p>После последнего "Аминь", ей показалось, что истерзанная попка лопнет как спелый гранат!</p><p>«Неужели все кончилось? – подумала Катрина, и на минутку приоткрыла плотно зажмуренные глаза. – Это же мои слезы сбегают вниз по носу и капают на пол!»</p><p>Отец стоял, усмехаясь при виде того, как вздрагивает дочь после унизительной воспитательной процедуры.</p><p>Девушка еще не знала, как поможет ей эта молитва, в момент куда более страшный, чем отцовская порка. Предок, с интересом наблюдавший за наказанием, от возбуждения чуть не вывалился из рамы.</p><p>– Любой грех можно искупить молитвой наказанием и покаянием! – улыбнулся портрет.</p><p>– Правильно, дедушка! – сэр Мартин разжал колени. – Боже, будь милостив ко мне, грешному! У тебя будет время, чтобы это сделать. А теперь иди сюда, возьми его в ладошку! Думаю, дедушка не будет возражать!</p><p>Он поднял ее за волосы до уровня своего паха, расстегнул гульфик, повернулся к портрету спиной, вынув напряженный до предела член, и накинул ремень петлей на шею Катрины.</p><p>Она впервые в жизни в натуре видела этот интересный орган так близко. Напряженный и крепкий член казался ей по неопытности огромным. Немного смущаясь, девушка потянула руку и, взяв член, сжала в ладошке. Упругий член вздрагивал и пульсировал в руке, как живая рыба.</p><p>– Правильно! А теперь соси! – приказал отец, слегка потянув концы ремня в стороны. – Так, так как ты сосала ледяную сосульку с крыши сарая!</p><p>– Медленно! – уточнил дед, обидевшись на то, что ему плохо видно.</p><p>В ноздри Катрины ударил запах немытого мужского тела. Сэр Мартин, как и большинство мужчин в те далекие времена, не заботился о чистоте. Зверски избитая измученная девушка послушно открыла рот, даже не пытаясь протестовать.</p><p>Папа дышал тяжело и мучительно, а Катрина с трудом удерживалась от того, чтобы желудок не вывернулся наизнанку.</p><p>– Ну вот, так то лучше! – смеялся отец, зная, что уже сегодня девушка навсегда покинет родной дом, и мать настоятельница вот-вот приедет. – Теперь проведи по нему языком и снова заглатывай!</p><p>«Боже, что же я делаю?» – Катрина едва не подавилась и хватала воздух ртом, когда папа изверг семя. А потом, стыдливо прикрывая грудь, поперхнулась и залилась слезами. Ее лицо было пунцово-красным, сравнимым по оттенку с истерзанной попкой.</p><p>– Теперь одевайся! – папа убрал обмякший член и улыбнулся. – Умойся и приведи себя в порядок! У нас сегодня будут гости!</p><p>С этого мгновения ужас от боли и унижения в душе Катрины сменился состоянием самого тяжкого уныния. Дыхание восстанавливалось, и боль от жестокого наказания, вытесняющая из сознания весь мир, постепенно расступалась, концентрируясь на попе. Она как будто медленно, нехотя всплывала на поверхность из глубины ужаса. Постепенно появлялись очертания комнаты, будто исчезнувшие за время наказания: кровать, гобелен, кувшин для умывания. Но, что самое удивительное, тело, столь жестоко наказанное, хотело жить дальше. Казалось, время остановилось. «Неужели в монастырь? – сердце девушки отчаянно билось. – Не хочу!»</p><p>Немного оправившись от потрясения, вызванного жестоким и унизительным наказанием, она поспешила утереть слезы, чтобы скрыть происшедшее от слуг. Со стены довольно ухмылялся прадедушкин портрет. Его щеки раскраснелись, а усы топорщилась, придавая изображению бравый вид лихого воина и покорителя женских сердец.</p><p>За окном лил слезы холодный английский дождь.</p><p></p><p></p><p>Глава вторая. Разбой на лесной дороге</p><p></p><p>– Кар-р! – черный ворон, вор и разбойник, живший под крышей в башне монастыря, считал женскую обитель своей охотничьей территорией и воровал все, что плохо лежит: цыплята, бусинки, монетки – все становилось его добычей. – Кра!</p><p>«Не к добру ворон каркает, – подумала матушка Изольда, собираясь в дорогу. – Все равно привезу дочку сэра Мартина и возьму ее в монашки! А ворона давно извести пора!»</p><p>Мать Изольда была по-своему доброй женщиной и пеклась о том, чтобы Крейцбергский монастырь процветал, а сестры-монахини не скучали.</p><p>«Главное, вытащить из этого скупердяя побольше денег! Сэр Мартин, муж моей покойной двоюродной сестры скуп, как шотландец!» – рассуждая таким образом, монашка не забывала перебирать янтарные четки и постоянно читать цикл молитв, именуемый «Розарием», популярным в средневековой Европе с начала XIII века, когда Мадонна вручила четки с указанием, как молиться по ним, св. Доминику. Монахи и монашки постоянно носили с собой четки, чаще всего закрепленные у них на поясе.</p><p>Погода потихонечку портилась. Тучки сгущались, набирались свинцом и явно собирались испортить погоду и усложнить путь матушке, продолжавшей читать молитвы.</p><p>Католический Розарий состоял из 153 молитв «Аве, Мария» и 17 молитв «Pater Noster» [«Отче наш»], а так же Символа Веры. После 10 молитв читалось так же «Три святое» [«Слава...»], особо любимая монашкой молитва. Завершалось чтение молитвой «Под твою милость прибегаем» [«Ad tuum praesidium»], и время от времени надо было читать молитву о хорошей погоде, не входившую в Розарий, но очень уместную, когда на небе тучи. Так что скучать в дороге матушке не приходилось.</p><p>Предвкушая поживу, мать настоятельница решила поехать за девушкой, понадеявшись на волю Божью, родственные связи и на свой дипломатический талант. Дорогу скрашивала фляжка с крепкой и сладкой микстурой, что поставлял аптекарь Авраам в монастырь. Монашки обожали лечить ею действительные и мнимые болезни. Путешествовать в те времена по дорогам без сопровождения было весьма опасно, но монашка надеялась на благочестие мирян и на защиту духовного звания, что уже не раз выручало ее из беды.</p><p>Дорога шла через темный лес и мать-настоятельница стала шептать дополнительные молитвы, чтобы уберечься от разбойников и прочей нечистой силы. К сожалению, молитвы не помогли.</p><p>– Какая встреча! – разбойники остановили повозку и сорвали клобук с ее головы. – Глядите-ка, святая курочка, собственной персоной, а какая хорошенькая!</p><p>– Остановитесь, грешники! – Изольда пыталась сопротивляться. – У меня нет денег!</p><p>– Да когда деньги бывают у вашей братии! – веселились разбойники, пустив по кругу микстуру аптекаря. – Зато есть все остальное! Давненько мы не щупали монашек!</p><p>Матушка Изольда почувствовала, как бесстыдные мужские руки подвергли ее самому тщательному обыску. Молодой парень остекленевшим взглядом уставился монашке в лицо, приблизился вплотную и ощупывал уже двумя руками.</p><p>– Какая птичка попалась в наши сети! – его руки спускались все ниже. – Ох, и крепкое же у нее пойло во фляжке!</p><p>Влажные от похоти пальцы негодяя, скользнув по гладкому лобку, оказались в потаенном местечке.</p><p>– Смотрите, – один из разбойников отобрал четки у матушки, – смотрите, на крестике читается «Credo», на каждой крупной бусине – «Отче наш», на каждой маленькой бусине – «Аве, Мария»! Очень дорогая вещица!</p><p>Ноги у монашки подкосились и отказались служить. Атаман забрал четки себе, и лесные братья с криками поволокли отчаянно сопротивляющуюся женщину на лесную поляну.</p><p>– Вот место, – указал глава разбойников на травку под сосной, – где должно быть совершено кровавое деяние, и я – тот, кто его содеет! Отрежем ей голову! Хотя… подождите, – атаман посмотрел на распростертое на траве нежное тело. – А не повесить ли нам ее вон на той рогатой сосне? К Богу поближе?</p><p>Разбойники тут же принялись исполнять приказание. У пленницы сердце стало колотиться так, как будто собиралось выскочить из груди. В ушах звенело, а желудок, казалось, вывернется наизнанку. Для начала с монашки сорвали одежду.</p><p>– На подстилку сгодится! – веселились разбойники. – Интересно, а много ли в ней блох? Нет, похоже, это не из нищенствующего ордена монашка! Обет не мыться явно не давала! Чистая и вкусная!</p><p>– Таких и вешать приятно! – молодой разбойник ловко забрался по стволу и перекинул через сук веревку.</p><p>– Смотрите, местечко-то у нее бритое!</p><p>– Интересно, описается она как та мельничиха, что мы вешали на прошлой неделе?</p><p>«Упокой боже душу несчастной женщины! – мысленно помолилась монашка. – И спаси меня, грешную!»</p><p>– Ну что, приговоренная, ты сейчас погладишь нас так ласково и так нежно, как только умеют монашки! – смеялись разбойники, развязывая штаны. – Недаром про ваш монастырь по всей округе такие басни рассказывают, что нам, грешникам, только слушать, да облизываться остается! А будешь плохо стараться, повесим вниз головой!</p><p>– А перед повешением выкроим из твоей кожи парочку ремней! – бородатый разбойник улыбнулся, показав полный рот гнилых зубов, и вынул огромный кривой нож. Изольда почувствовала прикосновение лезвия к груди. – Продадим их на базаре!</p><p>«Прости меня, грешную! – снова взмолилась Изольда, – не ведают, грешники, что творят!»</p><p>Лежа на траве под сосной, она видела петлю, покачивающуюся в ожидании добычи.</p><p>– Ну, – улыбнулся атаман, – сейчас наша благочестивая гостья получит последнее в жизни удовольствие!</p><p>Двое разбойников, привыкших к бесчинствам на дороге, широко раздвинули ножки Изольды и придавили их к земле.</p><p>Изольда решала отдать себя на волю божью, но постепенно так увлеклась, что атаман убрал нож от ее тела.</p><p>«Как говорил сэр Манфред, лишая меня невинности, – думала монашка, не в силах сдержать слез, – главное расслабиться и получить удовольствие, раз уж больше ничего нельзя сделать!»</p><p>«Хороша чертовка, – думал атаман, наваливаясь на женщину всем телом, – недаром про монастыри всякие слухи ходят!» Тут атаман вынул член и выстрелил густым молочком на живот монашки.</p><p>– И это все? – некоторое время она изучала белую слизь у себя на животе. В это время разбойник, сидевший на суку, опустил петлю ниже.</p><p>– Это только начало! – второй разбойник занял место атамана.</p><p>Он имел ее так, как имеют уличных девок, по животному грубо и жестоко. Ощутив внутри себя напряженный жезл, Изольда прикусила нижнюю губу зубами и начала стонать.</p><p>– Ну, монашка дает! – кричали остальные разбойники, столпившиеся вокруг.</p><p>«Десять человек! – подумала Изольда, – один готов, один на мне. Итого осталось восемь, включая того, что сидит на суку! А если им не по одному разу? Вот это приключение перед смертью!»</p><p>– Еще сильнее, сильнее, глубже! – шептала она разбойнику, раскинув в стороны руки и призывно сжимая ладони. – Ну же, глубже давай, еще быстрее!</p><p>Ее тело отчаянно хотело жить, а камешек, впившийся под правую лопатку, мешал расслабиться. Петля на суку тоже не прибавляла женщине удовольствия. Разбойники, правильно истолковав жест Изольды, подошли ближе и вложили члены ей в руки.</p><p>– Вот так-то лучше! – второй разбойник тяжело дышал и жмурился, как кот на весеннем солнышке. – Кто следующий?</p><p>В те времена крестьяне, волею судьбы ставшие разбойниками по вине сеньоров, разоривших их непомерными налогами, не очень церемонились с женщинами, а способа, кроме "мужчина сверху", просто не знали, ибо церковь все остальное считала грехом. Впрочем, то, что вытворяла Изольда руками, тоже было грехом, но не смертельным.</p><p>– Все мы кончим жизнь на перекладине! – веселились разбойники. – Так повеселимся, пока до нас не добрались служители топора и веревки!</p><p>«Жить, – думала Изольда, принимая одного разбойника за другим, – все что угодно, но только жить!» Ее тело, казалось, не выдержит такого количества, а ладони отвалятся от напряжения, но монашке, истосковавшейся по мужской ласке, этого было мало. «Только бы не убили, – думала она, – а я как-нибудь переживу!»</p><p>Тут на лицо Изольде упала капелька жидкости, но это был не дождь, готовый пойти с минуты на минуту. Разбойник, сидевший на суку, готовил себя к соитию и слегка перестарался.</p><p>– Слезай, – кричали неудачнику приятели, – попользуйся, если не все из себя выдоил! Спусти петельку пониже, а повесить мы ее всегда успеем! Главное, успеть до дождичка!</p><p>– Иду, – разбойник кубарем скатился с сосны, чтобы не пропустить свою очередь.</p><p>Страшную петлю он накинул монашке на шею, чтобы потом свершить казнь, не теряя времени. Хорошо бы успеть до дождика, чтобы потом укрыться в шалаше.</p><p>Последний разбойник долго не мог кончить. Дыша в рот монашке чесноком, он решительно изо всех сил вдавливал в нее огромных размеров член.</p><p>– Ай! – Изольда дернулась и громко икнула.</p><p>Но разбойник механично и упорно разрабатывал проторенную ниву.</p><p>– Хороша кобылка!– кричал разбойник, изливая в монашку сперму. – Затрахаю!</p><p>«Вот и все! – думала Изольда, и слезы потекли из ее глаз. – Сейчас он в меня кончит и вздернет на сук, как рясу на просушку!»</p><p>Натешившись вдоволь, разбойники решили оставить монашке жизнь, если та поклянется страшной клятвой, что не выдаст их правосудию.</p><p>– Да явятся мне стовратные проклятья, – воскликнула она в тот момент, когда разбойники слегка затянули на шее петлю, – пристанут ко мне навсегда... в бурю и штиль, днем и ночью, в болезни и печали, в жизни и смерти, если я нарушу данный здесь обет. Да завоют у меня в ушах жутким демоническим хором темные духи осужденных... да замучит мою грудь неугасимым огнем ада отчаяние! Да будет моя душа, как гниющий лепрозорий, где Призрак Былой Радости сидит, как в могиле, где стоглавый червь не умирает... где огонь не гаснет. Да властвует надо мной дух зла, и да воскликнет он, когда пройдет мимо: «СЕ ПОКИНУТАЯ БОГОМ И ЛЮДЬМИ!» Да явятся мне ночью страшные привидения, да падут любимые друзья в могилу, проклиная меня последним вздохом. Да будет все самое ужасное в человеческой природе, более жуткое, чем может описать язык или вымолвить уста, да будет сие моей вечной долей, если нарушу клятву и выдам вас суду Божьему и человеческому!</p><p>Услышав такие клятвы, разбойники вынули матушку-настоятельницу из петли.</p><p>– Грешники, прочитайте по пятьдесят раз «каюсь»! – сказала измученная монашка им вслед. – Мир вам!</p><p>– Да поможет тебе Бог! – ответил атаман. – Одежду мы тебе оставим. Повозка на дороге. Молись за нас, грешных!</p><p>Янтарные четки, подумав, атаман унес с собой. Вообще, среди мирян считалось похвальным носить с собой четки и молиться по ним, однако разбойников они интересовали как ценная добыча. Впрочем, атаман оставил Изольде взамен свои, тоже, по-видимому, украденные у кого-то, из дешевеньких стеклянных бусинок.</p><p>Первые капли дожди упали на грешную землю.</p><p>– Слава Богу! – вздохнула матушка-настоятельница, как только разбойники скрылись. – Sancta Maria, Mater Dei, ora pro nobis peccatoribus, – матушка перекрестила грешников на прощание.</p><p>Повозку и лошадь лесные братья оставили монашке.</p><p>– Оra pro nobis! [молись за нас! – лат.] – сказал атаман напоследок.</p><p>– Не надо отбирать у служительницы Господа последнее, – милостиво приказал атаман. – Раз женщина доставила нам столько удовольствия, пусть едет с миром!</p><p>– Nunc et hora mortis nostrae! – монашка стала одеваться. – Amen!</p><p>Ответом на молитву с небес были струи холодной воды.</p><p>«Ну вот, – монашка повернувшись лицом на восток, истово молилась о спасении своей души, – накаркал ворон беду. Дождь и разбойников можно простить, но этот чертов камушек… Факт, истребить надо эту птицу!»</p><p>Через два часа она уже была в замке сэра Мартина, измученная и вымокшая до нитки под проливным дождем.</p><p>Ее худшие предположения оправдались: сэр Мартин был готов дать два воза зерна на монастырские нужды, но денег не хотел давать ни пенса! Изольда долго объясняла ему, что деньги необходимы монастырю, решившему дать приют его собственной дочери.</p><p>При этом она сидела у камина, и от монастырской одежды поднимался пар. В таком немножко комично виде было сложно вести переговоры.</p><p>Наконец, они ударили по рукам.</p><p>– Катрина, спуститесь, пожалуйста, вниз! – старая служанка постучала в комнату к девушке. – Вас зовет отец!</p><p>С каждым шагом девушка чувствовала, что в ее и без того опечаленную душу вселяются очень нехорошие предчувствия. Глашатаи не трубили в трубы, значит, претендент на ее руку и сердце не явился.</p><p>Робость, присущая ее кроткой натуре, остановила ее у входа. Стоя в нерешительности перед дверью, она слышала, как отец, то быстрей, то медленней, ходит взад и вперед по комнате. Такое состояние его духа только усилило дурные предчувствия. Однако она собиралась уже заявить о себе стуком и попросить разрешения войти, как вдруг сэр Мартин сам отворил дверь.</p><p>– Дорогой отец, это я, ваша дочь, – дрожа, Катрина присела в почтительном реверансе.</p><p>«Все, кончено, – подумала она, увидев в комнате женщину в монашеской одежде. – Ну, почему?» Тело девушки и ее душа мечтали не о молитвах, а о крепких мужских объятиях.</p><p>– Ну вот, моя доченька, познакомься с матерью настоятельницей, – сэр Мартин вздохнул, еще раз пожалев денег и двух обозов с зерном, что пришлось отдать жадной настоятельнице за то, что она согласилась взять Катрину себе. – С ней ты поедешь в Крейцбергскую женскую обитель. Будешь служить там Богу и молить его о том, чтобы он послал удачу твоим братьям в походе против лягушатников.</p><p>– Нет, папа! – девушка закрыла лицо руками. Мечта, скрасившая юность девушки, что ее отдадут замуж, рухнула.</p><p>Ужас от перспективы всю жизнь прожить в монастырской келье подкосил девушку, и она без чувств упала на пол.</p><p>– Не плачь доченька, – ласково сказала матушка Изольда, – у нас тебе будет хорошо! In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen! [Во имя Отца, и Сына, и Святого духа. Аминь!]</p><p></p><p>Продолжение следует!</p></blockquote><p></p>
[QUOTE="DeMonica, post: 876068, member: 10989"] ________________________________________________ А.Новиков Катрина в ужасе, или КОНКЛАВ МЕРТВЕЦОВ (фантазия по мотивам новелл Вильяма Гаррисона Эйнсворта, и других авторов английской литературы XVII-XX веков) Тот факт, что половой разврат в религиозных празднествах присущ самым разнообразным религиям всего земного шара и существовал уже в древнейшее время, показывает, что эти явления имеют общий корень с религией, и что они нисколько не зависят от исторической формы того или иного исповедания. В новейшее время ответственность за подобного рода явления часто взваливалась на католицизм, но это некритическое утверждение в высшей степени несправедливо, ибо католицизм, как таковой, столько же ответствен за это, как и все другие вероисповедания Блох Глава первая Отцовское напутствие Поместье, располагавшееся среди соснового леса, сэр Мартин получил в приданное за спасение прекрасной Эллен из лап мужа-разбойника. [См. новеллу Рыцарь Мартин] Это был старый замок, возведенный согласно моде далеких времен и состоящий главным образом из темных извилистых коридоров, башен и залов со сводчатыми потолками. Гобелены на стенах – величественные, но плохо приспособленные для личного удобства по причине их мрачной величины. Старый звонарь отрабатывал жалованье, честно ударяя в колокол при приезде гостей, на восходе и на закате солнца. Красавица Эллен подарила своему мужу четверых детей, трех мальчиков и одну девочку, прекрасную леди Катрину. Еще трое детишек умерли, не дожив до года. После приключения в замке минуло добрых двадцать лет. «Вот и вечерний колокол зазвонит, сейчас решится моя судьба, – сердце Катрины, молоденькой рыжеволосой девушки, живущей в башне замка, отчаянно забилось. – Или меня отдадут замуж или…» О перспективе второго пути думать не хотелось. Что могло ждать юную девушку в пятнадцатом веке? Это только в Московии рыжим везет, их и без приданного замуж берут, так как считают первыми красавицами! В Англии девушкам, хоть рыжим хоть не рыжим, только два пути: замуж или в монастырь. Сэру Мартину, недавно овдовевшему доблестному рыцарю, надо было решить непростую задачу: найти деньги или земли в приданное за дочь, а тут еще двух сыновей надо отправлять на войну с лягушатниками, чтобы старший сын, наследник всех титулов, мог спать спокойно. «Вот я лягу на брачную кровать, – мечтая о муже, девушка задрала юбку, и запустила между ног пальчик, чтобы хоть немного унять беснующуюся плоть, – раздвину ножки и подарю ему свое самое главное приданное!» В монастыре, где она воспитывалась, многие девушки практиковали этот способ осквернения плоти и даже на исповеди не признавались в этом грехе во избежание епитимьи: суровевшей порки розгами, длительного поста на хлебе и воде. Со стены на Катрину строго смотрел портрет прадедушки Максимилиана. Слуги шептались, что его призрак иногда гуляет по замку. Манфред, старый звонарь, единственный слуга, оставшийся в замке со времен первого мужа прекрасной Эллен, напившись крепкого пива, рассказывал, что по молодости лет искал в замке клад и увидел призрак. «– Хочешь найти клад? – спросил он меня, грешного звонаря. – Тогда пойдем со мной! – Веди меня! – воскликнул я. – Я пойду за тобой хоть в самую преисподнюю! Призрак степенно, но с угрюмым видом прошествовал до конца галереи и свернул в подвал. Я следовал за ним на некотором расстоянии, исполненный тревоги и ужаса, но без колебаний. Когда я захотел войти в тайную комнату вслед за призраком, незримая рука резко захлопнула передо мной дверь! Я, собрав всю свою смелость, стал ломиться в дверь, ударяя в нее ногой, но убедился, что она не поддается никаким усилиям, а на следующий день на этом месте была глухая стена!» Весь замок, включая леди Катрину, весело смеялся над рассказами звонаря. Впрочем, сейчас девушке было не до смеха. Всего на полгода ее привезли в родительский дом на похороны матери, и папа, известный не только храбростью на ратном поле, но и тугодумием, решал, куда отдать дочку: под венец или в монастырь, навсегда. В ожидании отцовского вердикта Катрина читала Библию и проводила дни в молитвах, но сегодня ни чтение, ни размышления не лезли ей в голову. Девушка, подумав, решила, что портрет не будет возражать, если она слегка погладит себя. – Прости меня, грешную! – Катрина с восторгом предалась своему занятию, не обращая внимания на портрет, дрожавший от справедливого негодования. Взгляд рыцаря стал строгим. Казалось вот-вот, и он сойдет со своего места, чтобы покарать бесстыдницу самым жестоким образом, но возмездие пришло совсем с другой стороны. «Вот сейчас…– думала девушка, работая пальчиком, – Вот еще немного и…» В этот момент портрет прадеда, висевший над сундуком, явственно вздохнул, и грудь его поднялась и опустилась, но юная грешница была слишком занята для того, чтобы любоваться живописью в такой сладкий момент. – Катрина! – ударом ноги отец открыл дверь, перепугав девушку до смерти. Она схватилась за задранную юбку, намереваясь одернуть ее вниз. – Стой, паршивка! – лицо девушки украсила крепкая оплеуха. – Папа, – девушка отскочила, ухватившись за щеку и на ходу одернув подол. Катрина стояла посреди комнаты, пунцовая от смущения и была готова провалиться сквозь землю. Тогда отец, уже окончательно решивший участь дочери, решил напоследок воспользоваться свой властью. – Ты, бесстыдница, должна подчиняться отцовской воле! Казалось, сама природа встала на сторону родителя. За окном сгустились тучи, раздались мощные раскаты грома. – Да, сэр! – та нерешительно кивнула. – Я готова подчиниться! Катрина, неизменно верная своему дочернему долгу, трепетала от страха перед суровостью сэра Мартина: ее братья не раз встречались с отцовским ремнем. Отец строго посмотрел на дочь, потом на распятие в углу комнаты и на старую гравюру, изображавшую воспитание девушек в школе, и на портрет своего деда Максимилиана. «Вот это правильно! – подумал он, любуясь учителем с пучком прутьев в руках. – Так и надо воспитывать юных грешниц! Говорят, дедушка был строгим, но справедливым! Он бы оценил!» – Ты ведь знаешь, насколько сурово церковь карает за подобный грех? Похоже, я не уделил твоему воспитанию достаточно внимания, доверившись монахиням! Мало тебя в монастыре пороли! – Простите, сэр, – пробормотала она, – я совершила великий грех! «И какие черти занесли его в мою башню? – подумала девушка. – Прямо как нарочно!» – Тебе что, святые отцы не объяснили, что за этот грех тебя ждут вечные муки? – взгляд отца метал громы и молнии. – Проси отца наказать тебя! – Пожалуйста, сэр, накажите меня! – девушка с трудом выдавливала из себя каждое слово. В сознание медленно заползал ужас перед строгим родителем и его страшным толстым ремнем. Взволнованная покрасневшая девушка была чудо, как хороша, и сэр Мартин вдруг почувствовал себя лет на двадцать моложе, полным сил рыцарем, лишаюшим невинности юную крестьянку на брачном ложе прекрасной Эллен. «Молодая, красивая бесстыдница! – подумал он. – Вкусная, как персик! И когда она успела вырасти?» – Раздевайся, грешница! – отец усмехнулся, глядя, как лицо дочери залила краска стыда. Девушка медлила. Несмотря на все старания сохранить самообладание, Катрина не могла сдержать дрожь. Ей, взрослой девушке раздеваться перед отцом?! – Папа, я дочь рыцаря, в моих жилах течет кровь потомков Вильгельма-Завоевателя! Меня нельзя бить как крестьянку! – юная леди сделала шаг назад. – Папа, можешь меня выпороть, но раздеваться я не могу! Что бы сказала моя матушка? По спине Катрины потекли струи холодного пота: такого унижения она не испытывала ни разу в жизни! Папа смотрел на нее и думал, насколько красивы правильные черты хорошенького личика и как соблазнительно свежо обнаженное трепещущее тело. – Ты еще споришь, бесстыдница! – отец грозно сдвинул брови. – Твоя матушка на небесах, мир ее праху, а ты, грешница, здесь! Ты не просто дочь рыцаря, ты моя дочь! И разденешься полностью, и сделаешь это немедленно! Мне что, позвать слуг тебе на помощь? Только сейчас ему пришла внезапная мысль, заставившая бурлить кровь: одного рыцарского ремня за блудодейство явно будет мало, надо заставить дочь сделать то, что делали пленные мавританки с помощью губ и языка, и что категорически отказывалась делать его покойная жена. Конечно, «seminen in ore» [семя во рту – прим. переводчика] тоже грех, зато какой приятный! Ни жива, ни мертва от объявшего ее страха, Катрина вскрикнула и вырвалась от него. Катрине отчаяние придало храбрости, и, больше всего страшась настойчивого стремления сэра Мартина осуществить свой замысел, она крикнула: – Смотрите, смотрите! Само небо осуждает ваши нечестивые намерения! Погода ощутимо портилась. Свинцовые тучи собрались над замком, и первые раскаты грома оповестили о начинающемся буйстве природы. – Ни небо, ни ад не помешают мне выполнить то, что я задумал, – ответил Мартин и снова бросился к дочери. За окном сверкнула молния, осветив комнату отблеском адского пламени. Катрина, стоявшая спиной к портрету, не заметила, как портрет шевельнулся, и не знала, откуда донесся услышанный ею вздох, но вся задрожала. – Ты ведь хочешь искупить свое плохое поведение, – отец ухмыльнулся, вспомнив прекрасных пленниц, проигранных им в кости, – греховодница? Снимай платье! – Да, сэр! – глотая набежавшую слезу, девушка выдернула шнуровку, и платье упало к ее ногам. – Только не надо звать слуг! Последняя надежда, что позорного и унизительного наказания удастся избежать, рухнула. – Юбки и корсет долой! «Только не в монастырь, – думала девушка, решив подчиниться воле отца, – пусть выпорет, но отдаст замуж!» – Ты вполне сформировавшаяся женщина, – улыбнулся папа, снимая кожаный ремень, верно служивший ему уже не один десяток лет, – у тебя тонкая талия и крутой изгиб бедер, прямо как у твоей покойной матушки! А теперь, юная леди, становись на колени! Краем глаза он тоже заметил, что портрет ожил, но это не остановило его намерения. «Хорошая из нее получится монашка, – подумал рыцарь, любуясь прекрасным телом, – будет, кому замаливать мои грехи!» Катрин, оставшись в костюме праматери Евы, стыдливо прикрыла руками груди и низ живота. Конечно, в монастыре, где она провела последние годы, святые отцы не раз задирали ученицам юбки и, шепча молитвы о спасении их душ, и, краснея от вожделения, украшали нежные половинки следами березовых розог, но никогда ей не приходилась раздеваться полностью перед мужчиной, тем более перед собственным папой. – Ну-с, юная леди, начнем! – мужчина подмигнул портрету, зажал голову дочери между своих ног и грубо потискал пышную попку, чтобы усилить мучительные переживания от предстоящего наказания. Бедная девушка молила пощадить ее, но голос терялся в гневных раскатах грома. Туча между тем продолжала плыть над замком. Она закрыла солнце, и на землю спустился сумрак. Казалось, сама природа требовала наказать девушку. – Сейчас твоя попа получит то, что заслуживает! – он наслаждался видом расколотой луны, вздрагивающей в предвкушении наказания. – Надо было зажечь факел, а то моему предку плохо видно! От каждого папиного слова дочка мелко вздрагивала, а ужас полностью овладел всем ее телом. Попытки высвободить голову были совершенно напрасны. Сэр Мартин, много времени проводивший в седле, держал шею дочери как тисками. – Господи, прости ее грешную! – отец сложил ремень вдвое. – Читай Pater Noster! И не дай Бог собьешься! Начну сначала! Мужчина придавил спину Катрины левой рукой, затем поднял ремень, любуясь, как голая дочка мелко дрожит в коленопреклоненной позе, столь унизительной для юной леди на выданье. Кожа спины и плеч приговоренной стала покрываться мелкими пупырышками: явный признак того, что Катрина боится. Ужас наложил на уста девушки печать. – Возьмись руками за мои сапоги! – приказал папа. – Читай! По замковой черепице застучали первые капли дождя. – Pater noster, qui es in caelis… – сумела выдавить из себя Катрина и крепко зажмурилась. Папа с треском опустил воспитательный инструмент на пышный зад, непроизвольно сжавшийся в предвкушении удара. – Больно! А-аа! – дочка, забыв о молитве, открыла рот от боли, и тело вздрогнуло. –Sanctificetur nomen Tuum... – Это только начало! – улыбнулся сэр Мартин, снова поднимая ремень. – Читай молитву! – Так ее! – вмешался портрет со стены. – Эта бесстыдница не стеснялась даже меня, сэра Максимилиана! Давно пора! – Adveniat regnum Tuum! – девушка тихо вскрикнула, тело непроизвольно дернулось вновь, но мужчина не выказал никакого милосердия. – Всыплю, мало не покажется! – ответил предку сэр Мартин, не подумав удивляться. Он был так увлечен наказанием, что ни ужаса, ни страха перед ожившим портретом не испытывал, а Катрине тем более было не до удивления. Ремень кусал и кусал ее тело, и страшная боль не давала возможности сосредоточиться на чем-то еще. За задержку очередной фразы она получила основательный удар. – Fiat voluntas Tua, … – Катрина не выдержала и прикрыла ягодицы руками, – sicut in caelo et in terra! Ей показалось, что от боли из глаз посыпались искры. – Начать сначала? – спросил папа, припечатывая ремнем еще раз. – Panem nostrum quotidianum da nobis hodie! – с последним словом ремень угодил как раз в щель между ягодиц. Не выдержав, она стала крутить попкой, наивно считая, что сможет увернуться от нового удара. – Не жалей ее! – приказал дед со стены. Максимилиану хотелось вылезти из рамки, но слова молитвы накрепко привязали его к холсту. – Что заслужила, то и получила! – методично и по-рыцарски крепко мужчина хлестал обнаженный зад, пока несчастная произносила слово за словом. – Руки на сапоги! – Et dimitte nobis debita nostra! – девушка с трудом выкрикивала знакомые с детства слова, когда ремень снова и снова врезался в мягкое тело, всякий раз оставляя все следы на нежной коже.. – Sicut et nos dimittimus debitoribus nostris! –А-а! – получив крепкий удар, девушка пронзительно закричала, а потом, собравшись с силами, читала молитву. – Et ne nos inducas in tentationem! «Это не школьные розги!» – успела подумать она, и снова ремень оставил отметину. – Sed libera nos a malo! – обезумев от дикой раздирающей боли, униженная и морально раздавленная, дочь рыцаря билась и кричала, как простая крестьянка, поротая за недоимки в замковом дворе, а папа спокойно ждал, пока она произнесет последнюю фразу, которую от всей души припечатал ремнем к попе. – Amen! – Amen! – добавил портрет. После последнего "Аминь", ей показалось, что истерзанная попка лопнет как спелый гранат! «Неужели все кончилось? – подумала Катрина, и на минутку приоткрыла плотно зажмуренные глаза. – Это же мои слезы сбегают вниз по носу и капают на пол!» Отец стоял, усмехаясь при виде того, как вздрагивает дочь после унизительной воспитательной процедуры. Девушка еще не знала, как поможет ей эта молитва, в момент куда более страшный, чем отцовская порка. Предок, с интересом наблюдавший за наказанием, от возбуждения чуть не вывалился из рамы. – Любой грех можно искупить молитвой наказанием и покаянием! – улыбнулся портрет. – Правильно, дедушка! – сэр Мартин разжал колени. – Боже, будь милостив ко мне, грешному! У тебя будет время, чтобы это сделать. А теперь иди сюда, возьми его в ладошку! Думаю, дедушка не будет возражать! Он поднял ее за волосы до уровня своего паха, расстегнул гульфик, повернулся к портрету спиной, вынув напряженный до предела член, и накинул ремень петлей на шею Катрины. Она впервые в жизни в натуре видела этот интересный орган так близко. Напряженный и крепкий член казался ей по неопытности огромным. Немного смущаясь, девушка потянула руку и, взяв член, сжала в ладошке. Упругий член вздрагивал и пульсировал в руке, как живая рыба. – Правильно! А теперь соси! – приказал отец, слегка потянув концы ремня в стороны. – Так, так как ты сосала ледяную сосульку с крыши сарая! – Медленно! – уточнил дед, обидевшись на то, что ему плохо видно. В ноздри Катрины ударил запах немытого мужского тела. Сэр Мартин, как и большинство мужчин в те далекие времена, не заботился о чистоте. Зверски избитая измученная девушка послушно открыла рот, даже не пытаясь протестовать. Папа дышал тяжело и мучительно, а Катрина с трудом удерживалась от того, чтобы желудок не вывернулся наизнанку. – Ну вот, так то лучше! – смеялся отец, зная, что уже сегодня девушка навсегда покинет родной дом, и мать настоятельница вот-вот приедет. – Теперь проведи по нему языком и снова заглатывай! «Боже, что же я делаю?» – Катрина едва не подавилась и хватала воздух ртом, когда папа изверг семя. А потом, стыдливо прикрывая грудь, поперхнулась и залилась слезами. Ее лицо было пунцово-красным, сравнимым по оттенку с истерзанной попкой. – Теперь одевайся! – папа убрал обмякший член и улыбнулся. – Умойся и приведи себя в порядок! У нас сегодня будут гости! С этого мгновения ужас от боли и унижения в душе Катрины сменился состоянием самого тяжкого уныния. Дыхание восстанавливалось, и боль от жестокого наказания, вытесняющая из сознания весь мир, постепенно расступалась, концентрируясь на попе. Она как будто медленно, нехотя всплывала на поверхность из глубины ужаса. Постепенно появлялись очертания комнаты, будто исчезнувшие за время наказания: кровать, гобелен, кувшин для умывания. Но, что самое удивительное, тело, столь жестоко наказанное, хотело жить дальше. Казалось, время остановилось. «Неужели в монастырь? – сердце девушки отчаянно билось. – Не хочу!» Немного оправившись от потрясения, вызванного жестоким и унизительным наказанием, она поспешила утереть слезы, чтобы скрыть происшедшее от слуг. Со стены довольно ухмылялся прадедушкин портрет. Его щеки раскраснелись, а усы топорщилась, придавая изображению бравый вид лихого воина и покорителя женских сердец. За окном лил слезы холодный английский дождь. Глава вторая. Разбой на лесной дороге – Кар-р! – черный ворон, вор и разбойник, живший под крышей в башне монастыря, считал женскую обитель своей охотничьей территорией и воровал все, что плохо лежит: цыплята, бусинки, монетки – все становилось его добычей. – Кра! «Не к добру ворон каркает, – подумала матушка Изольда, собираясь в дорогу. – Все равно привезу дочку сэра Мартина и возьму ее в монашки! А ворона давно извести пора!» Мать Изольда была по-своему доброй женщиной и пеклась о том, чтобы Крейцбергский монастырь процветал, а сестры-монахини не скучали. «Главное, вытащить из этого скупердяя побольше денег! Сэр Мартин, муж моей покойной двоюродной сестры скуп, как шотландец!» – рассуждая таким образом, монашка не забывала перебирать янтарные четки и постоянно читать цикл молитв, именуемый «Розарием», популярным в средневековой Европе с начала XIII века, когда Мадонна вручила четки с указанием, как молиться по ним, св. Доминику. Монахи и монашки постоянно носили с собой четки, чаще всего закрепленные у них на поясе. Погода потихонечку портилась. Тучки сгущались, набирались свинцом и явно собирались испортить погоду и усложнить путь матушке, продолжавшей читать молитвы. Католический Розарий состоял из 153 молитв «Аве, Мария» и 17 молитв «Pater Noster» [«Отче наш»], а так же Символа Веры. После 10 молитв читалось так же «Три святое» [«Слава...»], особо любимая монашкой молитва. Завершалось чтение молитвой «Под твою милость прибегаем» [«Ad tuum praesidium»], и время от времени надо было читать молитву о хорошей погоде, не входившую в Розарий, но очень уместную, когда на небе тучи. Так что скучать в дороге матушке не приходилось. Предвкушая поживу, мать настоятельница решила поехать за девушкой, понадеявшись на волю Божью, родственные связи и на свой дипломатический талант. Дорогу скрашивала фляжка с крепкой и сладкой микстурой, что поставлял аптекарь Авраам в монастырь. Монашки обожали лечить ею действительные и мнимые болезни. Путешествовать в те времена по дорогам без сопровождения было весьма опасно, но монашка надеялась на благочестие мирян и на защиту духовного звания, что уже не раз выручало ее из беды. Дорога шла через темный лес и мать-настоятельница стала шептать дополнительные молитвы, чтобы уберечься от разбойников и прочей нечистой силы. К сожалению, молитвы не помогли. – Какая встреча! – разбойники остановили повозку и сорвали клобук с ее головы. – Глядите-ка, святая курочка, собственной персоной, а какая хорошенькая! – Остановитесь, грешники! – Изольда пыталась сопротивляться. – У меня нет денег! – Да когда деньги бывают у вашей братии! – веселились разбойники, пустив по кругу микстуру аптекаря. – Зато есть все остальное! Давненько мы не щупали монашек! Матушка Изольда почувствовала, как бесстыдные мужские руки подвергли ее самому тщательному обыску. Молодой парень остекленевшим взглядом уставился монашке в лицо, приблизился вплотную и ощупывал уже двумя руками. – Какая птичка попалась в наши сети! – его руки спускались все ниже. – Ох, и крепкое же у нее пойло во фляжке! Влажные от похоти пальцы негодяя, скользнув по гладкому лобку, оказались в потаенном местечке. – Смотрите, – один из разбойников отобрал четки у матушки, – смотрите, на крестике читается «Credo», на каждой крупной бусине – «Отче наш», на каждой маленькой бусине – «Аве, Мария»! Очень дорогая вещица! Ноги у монашки подкосились и отказались служить. Атаман забрал четки себе, и лесные братья с криками поволокли отчаянно сопротивляющуюся женщину на лесную поляну. – Вот место, – указал глава разбойников на травку под сосной, – где должно быть совершено кровавое деяние, и я – тот, кто его содеет! Отрежем ей голову! Хотя… подождите, – атаман посмотрел на распростертое на траве нежное тело. – А не повесить ли нам ее вон на той рогатой сосне? К Богу поближе? Разбойники тут же принялись исполнять приказание. У пленницы сердце стало колотиться так, как будто собиралось выскочить из груди. В ушах звенело, а желудок, казалось, вывернется наизнанку. Для начала с монашки сорвали одежду. – На подстилку сгодится! – веселились разбойники. – Интересно, а много ли в ней блох? Нет, похоже, это не из нищенствующего ордена монашка! Обет не мыться явно не давала! Чистая и вкусная! – Таких и вешать приятно! – молодой разбойник ловко забрался по стволу и перекинул через сук веревку. – Смотрите, местечко-то у нее бритое! – Интересно, описается она как та мельничиха, что мы вешали на прошлой неделе? «Упокой боже душу несчастной женщины! – мысленно помолилась монашка. – И спаси меня, грешную!» – Ну что, приговоренная, ты сейчас погладишь нас так ласково и так нежно, как только умеют монашки! – смеялись разбойники, развязывая штаны. – Недаром про ваш монастырь по всей округе такие басни рассказывают, что нам, грешникам, только слушать, да облизываться остается! А будешь плохо стараться, повесим вниз головой! – А перед повешением выкроим из твоей кожи парочку ремней! – бородатый разбойник улыбнулся, показав полный рот гнилых зубов, и вынул огромный кривой нож. Изольда почувствовала прикосновение лезвия к груди. – Продадим их на базаре! «Прости меня, грешную! – снова взмолилась Изольда, – не ведают, грешники, что творят!» Лежа на траве под сосной, она видела петлю, покачивающуюся в ожидании добычи. – Ну, – улыбнулся атаман, – сейчас наша благочестивая гостья получит последнее в жизни удовольствие! Двое разбойников, привыкших к бесчинствам на дороге, широко раздвинули ножки Изольды и придавили их к земле. Изольда решала отдать себя на волю божью, но постепенно так увлеклась, что атаман убрал нож от ее тела. «Как говорил сэр Манфред, лишая меня невинности, – думала монашка, не в силах сдержать слез, – главное расслабиться и получить удовольствие, раз уж больше ничего нельзя сделать!» «Хороша чертовка, – думал атаман, наваливаясь на женщину всем телом, – недаром про монастыри всякие слухи ходят!» Тут атаман вынул член и выстрелил густым молочком на живот монашки. – И это все? – некоторое время она изучала белую слизь у себя на животе. В это время разбойник, сидевший на суку, опустил петлю ниже. – Это только начало! – второй разбойник занял место атамана. Он имел ее так, как имеют уличных девок, по животному грубо и жестоко. Ощутив внутри себя напряженный жезл, Изольда прикусила нижнюю губу зубами и начала стонать. – Ну, монашка дает! – кричали остальные разбойники, столпившиеся вокруг. «Десять человек! – подумала Изольда, – один готов, один на мне. Итого осталось восемь, включая того, что сидит на суку! А если им не по одному разу? Вот это приключение перед смертью!» – Еще сильнее, сильнее, глубже! – шептала она разбойнику, раскинув в стороны руки и призывно сжимая ладони. – Ну же, глубже давай, еще быстрее! Ее тело отчаянно хотело жить, а камешек, впившийся под правую лопатку, мешал расслабиться. Петля на суку тоже не прибавляла женщине удовольствия. Разбойники, правильно истолковав жест Изольды, подошли ближе и вложили члены ей в руки. – Вот так-то лучше! – второй разбойник тяжело дышал и жмурился, как кот на весеннем солнышке. – Кто следующий? В те времена крестьяне, волею судьбы ставшие разбойниками по вине сеньоров, разоривших их непомерными налогами, не очень церемонились с женщинами, а способа, кроме "мужчина сверху", просто не знали, ибо церковь все остальное считала грехом. Впрочем, то, что вытворяла Изольда руками, тоже было грехом, но не смертельным. – Все мы кончим жизнь на перекладине! – веселились разбойники. – Так повеселимся, пока до нас не добрались служители топора и веревки! «Жить, – думала Изольда, принимая одного разбойника за другим, – все что угодно, но только жить!» Ее тело, казалось, не выдержит такого количества, а ладони отвалятся от напряжения, но монашке, истосковавшейся по мужской ласке, этого было мало. «Только бы не убили, – думала она, – а я как-нибудь переживу!» Тут на лицо Изольде упала капелька жидкости, но это был не дождь, готовый пойти с минуты на минуту. Разбойник, сидевший на суку, готовил себя к соитию и слегка перестарался. – Слезай, – кричали неудачнику приятели, – попользуйся, если не все из себя выдоил! Спусти петельку пониже, а повесить мы ее всегда успеем! Главное, успеть до дождичка! – Иду, – разбойник кубарем скатился с сосны, чтобы не пропустить свою очередь. Страшную петлю он накинул монашке на шею, чтобы потом свершить казнь, не теряя времени. Хорошо бы успеть до дождика, чтобы потом укрыться в шалаше. Последний разбойник долго не мог кончить. Дыша в рот монашке чесноком, он решительно изо всех сил вдавливал в нее огромных размеров член. – Ай! – Изольда дернулась и громко икнула. Но разбойник механично и упорно разрабатывал проторенную ниву. – Хороша кобылка!– кричал разбойник, изливая в монашку сперму. – Затрахаю! «Вот и все! – думала Изольда, и слезы потекли из ее глаз. – Сейчас он в меня кончит и вздернет на сук, как рясу на просушку!» Натешившись вдоволь, разбойники решили оставить монашке жизнь, если та поклянется страшной клятвой, что не выдаст их правосудию. – Да явятся мне стовратные проклятья, – воскликнула она в тот момент, когда разбойники слегка затянули на шее петлю, – пристанут ко мне навсегда... в бурю и штиль, днем и ночью, в болезни и печали, в жизни и смерти, если я нарушу данный здесь обет. Да завоют у меня в ушах жутким демоническим хором темные духи осужденных... да замучит мою грудь неугасимым огнем ада отчаяние! Да будет моя душа, как гниющий лепрозорий, где Призрак Былой Радости сидит, как в могиле, где стоглавый червь не умирает... где огонь не гаснет. Да властвует надо мной дух зла, и да воскликнет он, когда пройдет мимо: «СЕ ПОКИНУТАЯ БОГОМ И ЛЮДЬМИ!» Да явятся мне ночью страшные привидения, да падут любимые друзья в могилу, проклиная меня последним вздохом. Да будет все самое ужасное в человеческой природе, более жуткое, чем может описать язык или вымолвить уста, да будет сие моей вечной долей, если нарушу клятву и выдам вас суду Божьему и человеческому! Услышав такие клятвы, разбойники вынули матушку-настоятельницу из петли. – Грешники, прочитайте по пятьдесят раз «каюсь»! – сказала измученная монашка им вслед. – Мир вам! – Да поможет тебе Бог! – ответил атаман. – Одежду мы тебе оставим. Повозка на дороге. Молись за нас, грешных! Янтарные четки, подумав, атаман унес с собой. Вообще, среди мирян считалось похвальным носить с собой четки и молиться по ним, однако разбойников они интересовали как ценная добыча. Впрочем, атаман оставил Изольде взамен свои, тоже, по-видимому, украденные у кого-то, из дешевеньких стеклянных бусинок. Первые капли дожди упали на грешную землю. – Слава Богу! – вздохнула матушка-настоятельница, как только разбойники скрылись. – Sancta Maria, Mater Dei, ora pro nobis peccatoribus, – матушка перекрестила грешников на прощание. Повозку и лошадь лесные братья оставили монашке. – Оra pro nobis! [молись за нас! – лат.] – сказал атаман напоследок. – Не надо отбирать у служительницы Господа последнее, – милостиво приказал атаман. – Раз женщина доставила нам столько удовольствия, пусть едет с миром! – Nunc et hora mortis nostrae! – монашка стала одеваться. – Amen! Ответом на молитву с небес были струи холодной воды. «Ну вот, – монашка повернувшись лицом на восток, истово молилась о спасении своей души, – накаркал ворон беду. Дождь и разбойников можно простить, но этот чертов камушек… Факт, истребить надо эту птицу!» Через два часа она уже была в замке сэра Мартина, измученная и вымокшая до нитки под проливным дождем. Ее худшие предположения оправдались: сэр Мартин был готов дать два воза зерна на монастырские нужды, но денег не хотел давать ни пенса! Изольда долго объясняла ему, что деньги необходимы монастырю, решившему дать приют его собственной дочери. При этом она сидела у камина, и от монастырской одежды поднимался пар. В таком немножко комично виде было сложно вести переговоры. Наконец, они ударили по рукам. – Катрина, спуститесь, пожалуйста, вниз! – старая служанка постучала в комнату к девушке. – Вас зовет отец! С каждым шагом девушка чувствовала, что в ее и без того опечаленную душу вселяются очень нехорошие предчувствия. Глашатаи не трубили в трубы, значит, претендент на ее руку и сердце не явился. Робость, присущая ее кроткой натуре, остановила ее у входа. Стоя в нерешительности перед дверью, она слышала, как отец, то быстрей, то медленней, ходит взад и вперед по комнате. Такое состояние его духа только усилило дурные предчувствия. Однако она собиралась уже заявить о себе стуком и попросить разрешения войти, как вдруг сэр Мартин сам отворил дверь. – Дорогой отец, это я, ваша дочь, – дрожа, Катрина присела в почтительном реверансе. «Все, кончено, – подумала она, увидев в комнате женщину в монашеской одежде. – Ну, почему?» Тело девушки и ее душа мечтали не о молитвах, а о крепких мужских объятиях. – Ну вот, моя доченька, познакомься с матерью настоятельницей, – сэр Мартин вздохнул, еще раз пожалев денег и двух обозов с зерном, что пришлось отдать жадной настоятельнице за то, что она согласилась взять Катрину себе. – С ней ты поедешь в Крейцбергскую женскую обитель. Будешь служить там Богу и молить его о том, чтобы он послал удачу твоим братьям в походе против лягушатников. – Нет, папа! – девушка закрыла лицо руками. Мечта, скрасившая юность девушки, что ее отдадут замуж, рухнула. Ужас от перспективы всю жизнь прожить в монастырской келье подкосил девушку, и она без чувств упала на пол. – Не плачь доченька, – ласково сказала матушка Изольда, – у нас тебе будет хорошо! In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen! [Во имя Отца, и Сына, и Святого духа. Аминь!] Продолжение следует! [/QUOTE]
Вставить цитаты…
Имя
Проверка
Ответить
Главная
Форумы
Секс форум
Эротика Форумчан
Эротические рассказы
Четыре дня страданий
Сверху